Одержимость бандита - стр. 10
Выступающие вены обвивают загорелую кожу, пытаются обхватить бицепс.
С каких пор Раевский настолько качок?
Мужчина смотрит в ответ. Касается взглядом, скользит. Демонстративно, медленно. Изучает.
Выпрямляюсь, вздёргивая подбородок. Отвожу плечи назад, демонстрирую, насколько мне безразлично внимание Мота.
Внутри мутит и ломает, но внешне – я почти безупречная.
Раевский ведёт взглядом по моей талии, обжигает внимание бедро. Тормозит на крае задравшейся юбки.
Мужчина улыбается краешком губ.
– Мои шмотки тебе больше шли, – хмыкает.
Удар. Ровно между рёбер. Без крови. Но с агонией.
Я помню, как в его рубашке варила чай. Как носила его футболку на голое тело.
Как спала, свернувшись клубком в его вещи, когда он уходил по делам.
Я таскала его шмотки и верила в любовь. Боженька, какая же утопия.
– Всякий мусор я больше не ношу, – бросаю с усмешкой.
Мурашки бегут по спине от собственного звучания. Не знаю, как мне удаётся так ровно говорить.
Но я не собираюсь показывать слабость.
Плевать, пусть провоцирует, задевает, делает больно. Он в этом мастер, но и я с иммунитетом.
Я заправляю прядь за ухо. На автомате, желая чем-то занять дрожащие пальцы. А он – конечно – отслеживает.
– Поменялась, – говорит, скользя взглядом по лицу. – Слишком сильно.
О, браво, детектив.
Я закатываю глаза. Подношу руку к виску. Провожу пальцами по белой пряди, будто желая подчеркнуть, насколько.
Когда-то светлые, тёплые волосы превратились в белоснежные пряди.
Мне нужно было всё изменить. Максимально. Стереть ту, прежнюю Русю. Выкорчевать из зеркала. Уничтожить.
Потому что я больше не могла смотреть на себя – ту, глупую, влюблённую, предавшую отца ради ублюдка.
– Раньше было лучше, – говорит Мот тихо. – Мне больше нравилось.
– Ох… – выдыхаю, касаясь губ. Начинаю посмеиваться. – Тебе показалось, что мне это важно? Ой… Мне жаль. И плевать.
Я кривлю губы в ухмылке, Мот сжимает челюсть. Атмосфера между нами натянута, вибрирует.
Воздух густой, вот-вот между атомами кислорода начнут бить молнии.
Ощущение такое, что даже слишком резкий вдох может обжечь. Взорвать всё к чертям.
Раевский криво усмехается, но глаза остаются холодными.
– Для той, кто проебалась – ты слишком много базаришь, – тянет, отталкиваясь от двери и делая шаг ко мне.
– А ты ничего не перепутал, Раевский?
Сама делаю шаг вперёд. Ненависть кипит под кожей. Толкает на безумие.
Но я не буду отступать. Не буду прятаться. Я щедро вручу Раевскому мою ненависть. Пусть захлёбывается ею.
– Я проебалась? – цежу. – Да? Я пропала? Я ограбила полицейский участок? Я украла документы?