Очевидец грядущего - стр. 22
Встреча с Каином разбередила. Вспоминался не только брат, – ещё и учителя, и густо обливавшие подоконник тошнотворным помётом голуби, и тонколистые акации со сладкой съедобной кашкой, и прозрачные до донышка люди с приятно-неприятными мыслями, и конечно, Досифея Павловна, которую Корнеюшка упорно, отвечая на бабкины просьбы и даже мольбы резким смехом, звал при всех – «баба Доза».
Особенно смешило Каина то, что бабка не раз и не два давала понять: имя у неё не случайное, и начинала трындеть о рясофорном монахе Досифее Киевском, оказавшемся на самом деле девицей Досифеей. Что обнаружилось только через двести с лишним лет.
– А раньше, раздолбаи, не могли разузнать, – кричал Корнеюшка, – от, народ! Девку от мужика отличить не могли. Я б её в два счёта на свежую воду вывел!
Бабка с растрёпанной, как сноп головой, с руками, торчащими соломенными жгутами, белела лицом, трепетала, ожидала ещё худших примеров и слов. Корнеюшка кричал и кричал, учёба шла легко, и второй класс Тиша окончил на одни пятёрки. Думал: теперь-то мать его, пятёрочника, заберёт назад, и вместо мутноватого Азова можно будет плескаться в мелкой, но зато тихо-прозрачной речке Вороне.
Мать, однако, не приезжала. Пришлось идти в ту же школу в третий класс.
В начале года, и как раз в октябре месяце, первый настоящий обморок, прямо на пороге школы, его и подсёк. Уходил он в обморочное марево постепенно, словно мелкими шажками. Вместо города вдруг протянулась степь, вместо школы образовались громадные камни: круглые, сияющие… Под камнями бежал ясный до донышка ручей. А в ручье – рыба! Краснопёрая, синебокая, всякая иная. Играющая плавниками и хвостами бьющая. Сперва хотел он рыб ловить руками. Но передумал, стал просто глядеть на одну из рыбин, чем-то его притянувшую: наверное, человечьей головкой с девичьими, густо измазанными помадой губами. Вдруг рыба встала на хвост и пошла к нему…
Уже выходя из пузырьковых, мелко покалывающих вод короткого обморока, Тиша увидел: летит над ручьём редкий пар, а может, просто туман. Пар этот – или туман курчавый, – чуть меняя очертания, вылеплял из себя всяких-разных людей, зверушек, птиц, правда, тут же исчезавших. Звери ничем не угрожали, не рычали даже. А вот птицы, те издавали совместный парусный звук. Словно громадный соколиный птенец, стоя в траве, бил крыльями по воздуху. А после этот же птенец, вытянувшись, как телеграфный столб, неуклюже наклонялся, тюкал мальчика в лоб и, крича неприятным голосом, улетал…
Тронув разбитый лоб, Тиша открыл глаза и слабо засмеялся: такого парусного звука-трепета крыльев он никогда раньше не слышал: ни здесь, ни у себя в Воронеже, ни в Москве, у отца. Его подняли, понесли в медпункт. Нёс, в общем-то, один трудовик, который всегда относился к нему лучше других учителей. И хотя уроков труда в третьем классе не было – начались они только в четвёртом, – Тиша после этого случая стал в столярную мастерскую захаживать: понюхать древесину, пожевать сосновую смолу.