Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман - стр. 33
– А ты можешь сыграть что-нибудь? – спросила девушка, словно ей были видны те магнитные поля, которые сейчас набирали силу, заставляя его подойти к инструментам.
– Нет. Слушай, сделай одолжение, там, кажется, кто-то топчется у крыльца, спустись, скажи, что меня нет.
– Ладно, – она видела, что он смахнул пыль с лютни. Недовольно и медленно пошла к лестнице.
– А теперь запри дверь, – отрывисто проговорил Андре.
Рене повиновался с удивлением, когда же он снова повернулся, его друг сидел на кресле, накинув на плечи плащ, в обнимку с лютней.
Первые сухие звуки совсем не порадовали гостя, но вот более глубокий бас глухо отозвался где-то внутри Ренэ, в нем задрожали какие-то неведомые струны, все нервы теперь оплетались вокруг этих струн и под ритмичный звон верхних тонов он впал в состояние небывалой сосредоточенности на каком-то одном предмете, когда все остальное затуманивается, отступает. Поначалу остались только руки, совершавшие со струнами некое ритуальное действо. Андре запел. Его голос оказался довольно высоким и немного дрожащим. Его нельзя было соотнести ни с мужчиной, ни с женщиной, это было то существо, называемое певец, которое скорее сродни птичьей, нежели человеческой плоти, человеческой речи. Языка Ренэ разобрать не мог, но понимал значение всей песни, звуки, которые составляли слова. Лютня и голос Андре, его дыхание – все пело о том блаженстве любви, когда она, заставляя разлюбить все кроме себя, переходит в другую сферу, куда разум не в силах за ней последовать на своих восковых крыльях. Андре был бледен, казалось, он дышал с трудом, чудовищная усталость сковала его пальцы, застывшие на струнах, но вот он улыбнулся, и не дав Ренэ опомниться вновь заиграл и запел. Ренэ недоумевал, как одна старая лютня может наделать столько лязгающего шума, как один голос способен разлиться в целый хор разных голосов, поддерживающих или перебивающих друг друга. Бушующий народный праздник захватил его, и всеобщее ликование вливалось в грудь как хорошее вино, и жажда не утолялась, а распалялась все сильнее. Звонкий хохот и стук башмаков, красные юбки крестьянок, широкие рукава и войлочные шляпы мужчин – все закружилось вокруг Ренэ и сам он, вовлеченный в общее движение, безвольно поддался этому заводящему ритму, этому бесшабашному веселью, заставляющему задирать подол девчонкам и смеясь прикладывать ладонь к щеке, на которой пылает крепкая оплеуха. Но вот звуки оборвались, вздрогнув от тишины, Ренэ взглянул на своего друга. Лицо Андре тлело смутным румянцем, он расстегнул воротник. Скоро он снова коснулся струн, и первый резкий аккорд неприятно задел слух. Но вот послышался глухой звук далеких шагов. В пустыне на горизонте закружилось облако пыли, и надвигаясь широкой полосой, из этого облака вышли пехотинцы в латах, выехали тяжело вооруженные всадники. Рты, казавшиеся окаменевшими, скупо шевелились, и из них, как из трещин, вылетали резкие звуки, черные от пыли и крови лица становились все суровей и мрачней. В угаре полудня и жажды, в пекле раскаленных лат мысли туманились и перед взором стояло лишь одно – распахнутые раны, полные крови, как листья бывают полны влаги после дождя.