Обреченный мост - стр. 35
И впрямь, от тёмной фигурки в мешковатой штормовке то и дело катил то в одну, то в другую сторону лохматый и суетливый коричневатый комок.
– Значит, будем сохнуть по дороге, – резюмировал Александр, стягивая унтерский мундир с закруглёнными погонами, развешенный на камыше. – И, скорее всего, что на бегу.
– Ага… – буркнул Войткевич, выкручивая мокрый узел сорочки. – И тренер по бегу будет у нас о четырёх ногах, – он брезгливо скривился, встряхивая влажную сорочку. – Прямо, страшный сон футболиста.
– Может, и пересидим, – не слишком уверенно предположил капитан, глянув на приближающийся по кромке обрыва патруль. – Вниз, на пляж, они вроде как не собираются. А ветер – поверху. Глядишь, и не учует псина?
– Нас, может, и нет, – задумчиво и почему-то с секундной задержкой произнёс в ответ Яков, просунув стриженую голову в прорезь шерстяной сорочки и застряв в ней с горловиной на шее. – А вот её…
Порыв ветра в очередной раз разворотил жухлую стену камыша. И в образовавшемся проломе…
Капитан обернулся туда, куда недовольным и напряжённым взглядом уставился старший лейтенант.
– Этого ещё не хватало!
По узкой полосе песка и размытой глины, отрешённо и неспешно, будто в плену тихой и грустной заботы, или высматривая что-то под ногами, брела одинокая фигурка в деревенской кацавейке и старушечьем буром платке с концами, заведёнными в подмышки, видимо, завязанными в узел на спине. Женщина, девушка, а может, и вытянувшаяся не по годам девочка-подросток? Рассмотреть лицо её в глубине платка, натянутого чуть ли не до носу, было невозможно, а русые локоны, выдернутые из-под платка ветром, в блеске утреннего солнца вполне могли быть даже космами седины.
Разведчики переглянулись.
– Это что за метаморфоза? – недовольно буркнул Войткевич, наконец дотянув до пояса шерстяную сырую сорочку.
– Главное, откуда? – исподлобья следя за тонкой фигуркой, задумчиво произнёс капитан Новик. – Не должно бы тут…
Из послевоенных архивов
Ни содействия, как, впрочем, и противодействия местного населения разведчики не ожидали. По свидетельствам редких беглецов с «той стороны», с октября месяца немцы, и без того расточительные в отношении «трудовых ресурсов», провели тотальную эвакуацию жителей из прифронтовой зоны, которой, по сути, стал весь без исключений Керченский полуостров.
Впрочем, эвакуация – термин статистический, для сухой, лишённой всяких эмоций, отчётности. На практике были повальные облавы и вывоз трудоспособного населения в Германию, и, конечно, расстрелы. По любому подозрению и безо всякого. За «излишки» продовольствия, за вражескую пропаганду, скрученную в козьей ножке, за связь с партизанами, отчётливо отдающую сыростью подземелий и заметной копотью на лице. Было даже, что в саду имени Сакко и Ванцетти почти всё лето провисело тело мальчика лет девяти, который был повешен за то, что сорвал с дерева абрикос.