Обречённый играть - стр. 24
– Мы постараемся, – заверила его Казуко.
Аудиенция закончилась.
Когда они вышли на веранду, двое послушников граблями выравнивали дорожки. Их телегу они предусмотрительно переставили к калитке.
Попрощались.
Монах пожелал им счастливого пути и удачи.
– Буду ждать добрых вестей.
Они обменялись поклонами и расстались.
Выкатили телегу на улицу, дошли до рынка, бросили её там среди прочих и поспешно вернулись, прячась за изгородью. Казуко осталась сторожить у калитки, а Кири поторопился дальше, где за поворотом изгороди, как он знал, был ещё один укромный выход. Главными воротами в храм можно было пренебречь: тот, кого они ожидали выследить, едва ли воспользуется ими, если хочет избежать ненужного внимания.
Прошло несколько минут ожидания.
Раздался условный свист.
Он бросился обратно и успел заметить изящную фигурку Казуко, свернувшую направо, за угол рисовой лавки.
Здесь начиналась оживлённая улица, соединявшая рыночную площадь с гаванью.
И всё равно, если кто-то сейчас следит за Казуко, он это увидит. Потому и поотстал. А уж она-то свою цель не отпустит.
Так они шли почти до самого океана: он смотрел по сторонам и не терял из вида девушку, а она, уверенная в нём, сосредоточилась на послушнике. Поскольку это был именно он. Послушник присутствовал почти при всём их разговоре с монахом и теперь куда-то явно спешил. Возможно, просто по делам. Возможно, чтобы донести кому следует на настоятеля. Возможно, выполняя поручение самого Исами.
Третий вариант крайне нежелателен и был бы ударом по последнему пристанищу веры.
Но ведь кто-то же помог накануне людям даймё его выследить и поймать…
Дальше на экране появились красивые монохромные воспоминания.
Вот он убивает удивлённого такой наглостью португальца, одетого на японский манер.
Вот забрасывает горящий хворост под крышу храма и поджигает облитые горючим маслом деревянные колонны.
Огонь трещит.
Слышны крики.
Крики ещё далеко, но на него уже кто-то наваливается сзади и подминает под себя. Несколько пар цепких рук не дают подняться, вяжут, отнимают оружие.
Он видит пол, по которому стучат сандалии-гэта и стелется серый дым.
Потом всё это разом исчезает – ему на голову напяливают мешок.
Который снимают только там, на склоне горы…
И снова он лавирует в толпе, уворачивается от рикш, кивает двум смеющимся гейшам под розовым зонтиком, с трудом обгоняет целую процессию носильщиков с длинными коромыслами, провожает затрещиной подвернувшегося под ноги бритоголового сорванца, перешагивает через кошку, машинально кланяется группе самураев перед входом в чайную, и наблюдает, наблюдает.