Оборотень - стр. 12
Воровская любовь – не всегда сладкое вино под хорошую закуску: чаще она напоминает уксус и пахнет предательством, так что урке частенько приходится глотать горький плод измены.
– Понятно, – протянул Тимофей, хотя ровным счетом ничего не соображал и вряд ли в эту минуту способен был сосчитать хотя бы до десяти. До последнего мгновения он продолжал надеяться, что Лиза невиновна и по-прежнему ему верна. Прозвучавшие слова признания придавили его к земле и застлали глаза черным туманом. Он чуть приподнял руку, нащупал на столе револьвер, поднял его и, направив ствол в перепуганные глаза Лизы, резко надавил на спуск.
Выстрел раскатился по двору и спугнул стайку голубей. Минуты две птицы тревожно летали над домом, а потом опять как ни в чем не бывало опустились на асфальт клевать рассыпанные крошки.
У Тимофея не было сил перешагнуть через бездыханное тело. Он даже не услышал, как в комнату вошла бабуля, жившая по соседству: несколько секунд она стояла в дверях, шальным взглядом смотрела на человека, стоявшего с револьвером в руках, а потом из ее горла вырвался истошный вопль, и она выскочила из комнаты, захлопнув дверь. А еще через пять минут, ударами сапог распахнув дверь, в комнату ворвались четверо милиционеров. Они направили стволы Тимофею в грудь, и вор понял, что опера только и ждут повода, чтобы изрешетить его пулями. И тут ему вдруг неимоверно захотелось жить. У него перед глазами пронеслась вся его недолгая жизнь, голодное детство без отца и без матери, его шальная воровская юность с вечной необходимостью убегать, прятаться, рисковать, лихие молодые годы среди уркачей, братвы и блатных девиц. Он вдруг понял, что, собственно, еще ведь ничего и не увидел в жизни, что она, как скорый поезд, все время проносилась мимо, оставляя ему на придорожной насыпи лишь жалкие отбросы да горький запах паровозной гари.
Тимофей бросил револьвер себе под ноги и спокойно произнес:
– Что же вы стоите… товарищи? Вяжите меня! Я не сопротивляюсь.
– Жить хочешь, паскуда? – злобно процедил один из оперов – круглолицый краснощекий парень и с сожалением нехотя воткнул свой наган в кобуру – Ладно, поживи еще. Вяжите его крепче, братцы!
Глава 3
Суд, перед которым предстал Тимофей, был скорым. Судья, сухощавый мужчина лет сорока пяти, нудным, тягучим голосом приговорил Тимофея за убийство сотрудника НКВД к высшей мере наказания – расстрелу. В сопровождении четырех молоденьких милиционеров вор выходил из зала под осуждающие крики толпы. Но были среди присутствовавших в зале и его подельники. Каждый из них понимал, что это последнее свидание с Тимофеем и через некоторое время душа осужденного отлетит в мир иной…