Обнимая ветер - стр. 19
Хиггинс тяжело вздохнул, перетянул мокрую повязку чуть выше колена, опустил штанину, осторожно, чтобы повязка не сползла, натянул сапог и с трудом поднялся с широкой банкетки. Сильно хромая и проклиная род фон Стерлсов вплоть до самого их прапрадеда, адмирал доковылял до круглого стола, налил вина из кувшина в посеребрённый бокал и залпом выпил. И только потом вспомнил, что лекарь строго-настрого запретил любые вина, портвейны и наливки. Вспомнил, махнул рукой и налил ещё. Бросил снятый камзол на спинку стула, расстегнул воротник и ослабил туго повязанный шейный платок.
В большой просторной комнате было жарко. Обеденное солнце припекало, его лучи прорывались сквозь плотные портьеры и нагревали окрашенные в холодный фисташковый цвет стены. Хиггинс вытер платком пот со лба и склонился над столом.
Там, недалёко от кувшина с вином и старых нефритовых чёток, лежал измятый, истёртый листок бумаги. И не листок вовсе, а горстка соединённых воедино кусочков, промазанных с обратной стороны вязкой клейкой смесью. Вместе, они составляли наспех намалёванную карту. Чертили то ли углём, то ли травяным стеблем мокроуса, который, как известно, после высыхания даёт насыщенный яркий кирпично-чёрный цвет.
Рисунок был незамысловат: вон там гора слева, один пик повыше, другой – пониже; справа – кучка островов. Но за пятнадцать лет фрегат Александра прошёл уже по водам всех морей: Хмурого, Штормового, Нефритового, Ласкового и даже Мёртвого, заглянул в каждую бухту, обогнул каждый мыс и два раза даже чуть было не сел на мель, но такой горы, даже отдаленно похожей, адмирал нигде не нашёл. И тем более кучки островов рядом. Острова, конечно, были. Попадались постоянно то тут, то там. И побольше, и поменьше, но никак не сразу семь в линию.
– Невероятный бред, – пробормотал Хиггинс, снова протёр голову платком, налил вина в бокал и жадно выпил.
– К вам капитан Акерс, – пропела румяная от загара служанка и присела в вежливом поклоне.
– Зови, – рассеянно обронил адмирал и оторвался от карты.
За пятнадцать лет Хиггинс изрядно изменился: виски были сильно тронуты сединой, лоб изрезан морщинами, под глазами то и дело возникали круги от недосыпания и усталости. Всё чаще адмирал стал замечать, как сердце бьётся тяжелее, а дыхание то частит, то замирает. Всё чаще стал ловить себя на мысли, что был бы больше рад мягкой подушке, чем твёрдым доскам корабельной палубы.
Морской воздух более не радовал. Напротив, от него тошнило. Александр всё реже задерживался у штурвала, хотя по молодости бывало любил просто так часами смотреть на горизонт и болтать с матросами, наслаждаясь солёными брызгами и шумом волны за бортом. С каждым новым днём Хиггинс чувствовал, как силы покидают его, будто нечто неведомое высасывает жизнь каплю за каплей, медленно и мучительно.