Обнаженные души - стр. 7
Напряжение спадало с каждым его возмущенным словом. Каждая строка письма все больше и больше успокаивала. Армия бездействовала. А значит, там было не так уж страшно. Не было нависшей опасности. Не было настоящей войны.
Прошла зима. Письма Мориса, уставшего от бездействия, разочарованного, отчаянно негодующего, успокаивали домочадцев Парийо.
Все это время Франция жила в ожидании удара. И боевые действия начались. В мае 1940 года гитлеровская Германия за один день нарушила нейтралитет трех стран: Бельгии, Нидерландов и Люксембурга, и через четыре дня пересекла французскую границу в районе горной системы Арденны, практически не встретив сопротивления.
Морис не хотел волновать родных и о начале боевых действий писал скупо. По его словам, особого риска не было, но и восторженности своей он скрыть не мог. Теперь, наконец-то, он мог стать частью общей борьбы, защищая то, во что верил.
После очередного скупого на фразы и богатого на эмоции письма Морис замолчал. Почти две недели тишины. Все понимали, что сейчас, когда его полк перебрасывался в район фронтовых действий, писать неудобно, да и некогда. Понимали, но все же с нетерпением ждали хоть какой-нибудь весточки.
Франсуа и Мари Парийо сидели друг напротив друга по разные стороны длинного узкого и пустого стола. В руках у мадам Парийо, безжизненно сложенных на коленях, лежала какая-то белая бумажка.
– Что-то случилось? – дрогнувшим голосом спросил Ксавье, который только что вернулся из школы.
– Морис… – опустошенно произнесла мадам Парийо, – Морис… погиб…
– Его полк попал в окружение в Бельгии, – глухо добавил Франсуа. – Там почти все погибли.
Медленно наваливалось на маленького Ксавье тяжелое осознание случившегося. Брат, которого он безумно любил, которым долгих двенадцать лет восхищался, был мертв. Родители навек несчастны. Эту невероятную суровую правду уже невозможно перечеркнуть.
Он тихо приблизился к краю стола и протянул руки к ним обоим.
– Я никогда вас не оставлю, – произнес он.
IV
Орийак. Сентябрь 1939 г.
Окна комнаты были занавешены светлыми матово-салатовыми портьерами в тон золотисто-салатовых обоев. Мебельный гарнитур из светлой ольхи. Свет выступал основным акцентом интерьера – ни одной темной или даже слишком яркой черточки. Высокие потолки и широкие окна зазывали и накапливали в комнате солнечные лучи. Редкие изящные безделушки украшали тумбочки, но их было совсем немного, ничего лишнего. Все аккуратно и изысканно. Однако создавалось впечатление безжизненности. Лишь неубранная двуспальная кровать и отражение в большом зеркале выдавали происходящее.