Обманщик и его маскарад - стр. 43

В широком смысле, она обладала таким достоинством, как независимое мышление. Гонерилья считала самообольщением любые намеки на похвалу, заслуженную или незаслуженную; она находила искреннее удовольствие в том, чтобы швырять людям в лицо их недостатки. Это считалось злонамеренностью, но определенно не было страстью. Страсть человечна. Подобно ледяному кинжалу, Гонерилья одновременно пронзала и замораживала (по крайней мере, так о ней говорили), а когда она видела, как искренность и простодушие превращаются в грустную нервозность под ее тираническим натиском, то мысленно жевала голубую глину и посмеивалась над окружающими. Эти особенности ее характера были странными и неприятными, но ей приписывали и другое, действительно непостижимое свойство. В обществе она имела странную привычку как бы случайно прикасаться к плечу или руке привлекательных молодых мужчин, словно получая тайное удовольствие от этого, но было ли это человеческим удовлетворением от соблазна или чем-то еще, – не менее поразительным, но столь же прискорбным, – оставалось тайной.

Не стоит и говорит, какое расстройство испытывал ее несчастный муж, когда, беседуя со своими знакомыми, он вдруг замечал, как его Гонерилья раздает свои загадочные прикосновения, особенно в тех случаях, когда внезапность этого жеста изумляла отмеченного человека, но благовоспитанность удерживала его от разъяснений и обсуждения случившегося со своими спутниками. В таких случаях несчастный мужчина потом не мог даже смотреть на отмеченного юношу, страшась обнаружить в его взгляде или облике более-менее понимающее и сочувственное выражение. После этого он с дрожью сторонился таких людей. Таким образом, для ее мужа прикосновение Гонерильи оказывало магическое действие языческого табу.

Гонерилья не выносила упреков. Поэтому в благоприятные моменты он крайне осторожно и деликатно касался этой сомнительной склонности в личных беседах. Она предугадывала это. Но, в своей холодной и отрешенной манере, говорила ему, что глупо потакать собственным неуместным фантазиям. Однако, если ее несчастному мужу нравится услаждать душу подобными химерами, то они не доставят ему супружеских радостей. Все это было печально и трогательно, но возможно, еще терпимо для несчастного мужчины, добросовестно исполнявшего супружеские обеты, который, – к лучшему или к худшему, – продолжал любить и лелеять свою дорогую Гонерилью, ниспосланную благосклонными небесами. Но потом в нее вселился бес зависти, – хладнокровный, навязчивый, глинистый бес, ибо никакой другой не смог бы овладеть ей, – и объектом этой невменяемой зависти стал ее собственный ребенок, маленькая семилетняя девочка, утешение и любимица своего отца. Когда он увидел, как Гонерилья искусно мучает невинное создание, а потом разыгрывает перед ней материнское лицемерие, то его многострадальное терпение дало трещину. Зная о том, что Гонерилья не признается в содеянном и не постарается загладить вину, а возможно, начнет вести себя еще хуже, чем раньше, он посчитал своей отцовской обязанностью забрать у нее ребенка. Но, поскольку он любил свою дочь, то не мог этого сделать, не отправившись в супружеское изгнание. Как ему было ни тяжело, он это сделал. Тем временем, местное женское сообщество, до тех пор не испытывавшее восхищения Гонерильей, разразилось возмущением против ее мужа, который, не предъявив обвинений, умышленно покинул свою верную жену и причинил ей дополнительную боль, лишив радости общения с ее единственным ребенком. Чувство самоуважения вкупе с христианским милосердием к Гонерилье, долго удерживали несчастного мужчину от аргументов в свое оправдание. И лучше бы он продолжал это делать, поскольку однажды, доведенный до отчаяния, он намекнул на правду, но ни одна живая душа не поверила ему. Между тем, Гонерилья объявила его слова клеветническими измышлениями. Вскоре после этого, по совету активистки борьбы за права женщин оскорбленная жена подала судебный иск; благодаря умелому адвокату и свидетельским показаниям в ее пользу, она не только восстановила опеку над ребенком, но и получила жилье с денежной компенсацией при разводе, оставив несчастного мужчину без единого пенни в кармане (по его утверждению). Кроме того, заручившись поддержкой и сочувствием во время судебного процесса, она хладнокровно уничтожила его личную репутацию. Что еще более прискорбно, наш несчастный мужчина, уверенный в том, что на суде его самой разумной и христианской позицией будет чистая правда, подал заявление о психическом расстройстве Гонерильи, которое, как он надеялся, с меньшей обидой для него и позором для нее, разоблачит ее странные причуды, которые привели к его отходу от супружеских радостей. В итоге ему с немалым трудом избежать того, чтобы обвинение в психическом расстройстве не обернулось против него самого, – особенно после того, как он присовокупил к другим аргументам ее предполагаемую связь с мистическими учениями. Его адвокат тщетно пытался установить факт помешательства, когда на самом деле утверждать противоположное, – настаивать на здравомыслии Гонерильи, – в логическом смысле было бы клеветой на весь женский род. В итоге несчастный мужчина впоследствии услышал о намерении Гонерильи навсегда упрятать его в сумасшедший дом. После этого он бежал и теперь был невинным изгоем, одиноко скитавшимся по широкой долине Миссисипи с траурным крепом на шляпе из-за утраты Гонерильи, поскольку недавно он узнал из газет о ее смерти и решил, что ему подобает соблюдать предписанный траур по такому случаю. В прошлые несколько дней он пытался раздобыть достаточно денег, чтобы вернуться к своему ребенку, а теперь отправился в путь почти без средств для достижения своей цели.