О том, чего не было (сборник) - стр. 35
Паша сидел в трусах и в майке, как футболист, клеил магнитофонную ленту.
– Что ты клеишь? – спросил Гия.
– Чайковского. Хорал.
– А что, – удивился Гия, – разве Чайковский для церкви халтурил?
– Почему халтурил? Писал. Халтурят – это когда не верят в то, что делают.
– Я тоже больше не верю в то, что делаю, – сказал Гия. – Я хотел сделать людей счастливыми, а запутал еще больше. Значит, я халтурщик.
– Ты фокусник, – поправил Паша.
– При чем тут одно к другому?.. Какое это имеет отношение?
– Имеет. Ты берешь ненастоящую любовь, ненастоящий успех и ненастоящую молодость, а хочешь получить настоящее счастье. Берешь пустую корзину и хочешь достать живую курицу. Можно показывать фокусы на сцене, а в жизни показывать фокусы нельзя.
– А что надо делать в жизни?
– Жить.
– Все проходит… – Гия махнул рукой. – И настоящая молодость и настоящая любовь.
– Не проходит, а переходит. Из одной формы в другую. Закон сохранения энергии.
– Ты сам его придумал?
– Нет, не сам. Его Ломоносов придумал.
Паша знал это из программы средней школы. Он перемотал ленту и нажал кнопку. Медленно, без сопровождения запел хор.
Гия и Паша слушали хорал Чайковского. Гия сидел, а Паша стоял, застегивая рубашку. Ему надо было ехать в таксомоторный парк.
Гия вышел на балкон, с Пашиного балкона стал перебираться на свой.
Он стоял на железных перильцах, раскинув руки по кирпичной кладке, и походил на распятие. Стоял над городом, над домами, над людьми. Сверху было только небо, а на небе звезды разной величины.
Гия подвинул правую ногу вправо, привычно слушая серединой ступни железную перекладину. Потом подвинул левую ногу вправо, но ничего не услышал.
Нога ступила в пустоту. Он оторвал руку от кирпичной кладки, сильно и резко взмахнул ею в воздухе, пытаясь удержать равновесие.
Высоко, пестро заплакал хор. Вздрогнули звезды и косо полетели по разным траекториям, как огни от бенгальской свечки.
Прошло еще полгода. Наступила осень.
Вахлаков куда-то исчез. Ходили разные слухи, им мало кто верил.
Семечкин тоже исчез. Говорили, что он вернулся в Госконцерт и уехал на Север, на метеорологическую станцию.
Никто не знал, куда девался Семечкин.
А за городом, на даче у начальницы отдела кадров Елены Ивановны, выросли в саду необыкновенные яблоки. Они были крупные: величиной в два кулака, ровные, розово-желтые с постепенным и точным растяжением цвета.
Люди несли со станции в наволочках сахарный песок для варенья, везли на тачках воду из колодца. То и другое тяжело было нести и везти по жаре.
Но когда люди видели яблоки, они останавливались и смотрели долго и молча, не испытывая зависти. Они смотрели и думали о том, что природа, должно быть, разумна, если она создала такое совершенство, которого так не хватало людям.