О бедной сиротке замолвите слово - стр. 22

Его коллега что-то черкал на листочке, то и дело вздрагивая и время от времени засовывая карандаш в правое ухо. И так замирал, застывал, делаясь похожим на хамелеона перед рывком.

Женщина, пожалуй, была самой адекватной из всех.

А может, просто ей поручили общаться со мной, раз того протокол требует.

Кристалл нагревался. Сначала тепло было мягким, приятным даже, а искры внутри засветились, засуетились – уже не искры, а мальки разноцветные, и кружение их – танец, и завораживает, поэтому я, моргнув, отвела взгляд.

– Средний уровень устойчивости к ментальному воздействию…

Защелкала печатная машинка, а выражение лица секретаря стало еще более недовольным.

– …слабый к деструкции… активный целительский профиль… уровень… напиши пока базовый плюс, – велела женщина. – С высоким потенциалом роста.

Слушать было приятно.

– Теоретическая подготовка слабая. Рекомендую к зачислению на нулевой курс с последующим переходом на целительский факультет, – она поднялась. – Документы вам выдадут в ректорате.

Я удостоилась очередного презрительного взгляда.

Женщина же, помяв пальцами переносицу – а та была внушительна и клюваста, – продолжила:

– Настоятельно рекомендую не пропускать занятия, поскольку в случае вашей неуспеваемости мы имеем полное право отказать вам в зачислении, несмотря на оплату. – Фразу эту длинную, казенно-выверенную, она произнесла на одном дыхании. Видать, не впервой приходилось говорить.

И я кивнула.

Тихо произнесла:

– Спасибо, леди…

Секретарь скривился, а толстяк, вытащив из носа длинную полупрозрачную соплю, вытер ее о край стола и заметил:

– Леди тут не ходят… леди по домам сидят, деток нянчат.

Ну и дуры, что тут скажешь.

Сердце ухало.

Приняли.

Пусть на подготовительные курсы, но, положа руку на сердце, так даже лучше. Я не потяну учебу, ничего не зная ни о мире, ни о магии. А тут…

Я поежилась.

А тощий махнул рукой, мол, вас больше тут не держат, милочка. Можете быть свободны.

В коридоре пахло булочками и еще, пожалуй, прогорклым маслом. Было тихо. Сумрачно и прохладно. Чем-то наш институт напоминает.

Интересно, как там Вадик? Сходил к врачу все-таки или по давней своей привычке забил на неприятное происшествие?

И на меня.

Может, напился в тесной компании, пожаловался народу, что я, тварь этакая, неблагодарная, сгинула, не сказав на прощанье ни словечка. Кто еще вспомнит? Танька, на которую теперь и моя смена ляжет? Пациенты мои, вернее, их хозяева, наверняка недобрым словом, ведь безответственно это – бросать их без предупреждения.

Мать…

Она, пожалуй, вспомнит обо мне, когда поймет, что жрать нечего. И то не факт…