Нью-Йорк - стр. 74
Я отправился в коридор, надеясь что-нибудь подслушать. Дверь в гостиную была закрыта. Но потом я услыхал Госпожу, заговорившую очень громко:
– К черту ваше английское завещание! Мне все равно, когда его составили. У меня есть надежное голландское!
Сами понимаете, что после этого я приник к двери. Я различил голос стряпчего, хотя не понял его слов, однако Госпожу, заоравшую на него в ответ, услышал вполне отчетливо.
– Что значит – мне можно остаться тут на год?! Это мой дом! Я останусь здесь до конца своих дней, если захочу! – Затем, после невнятной речи стряпчего: – Дать вольную Гудзону? Это мне решать. Гудзон принадлежит мне. – Снова заговорил стряпчий, по-прежнему очень тихо. Потом Госпожа опять взорвалась: – Я вижу, что тут творится, предатель! Я даже не верю, что муж вообще подписывал это английское завещание! Покажите мне его подпись. Дайте сюда!
Наступила короткая тишина. Затем я услышал крик Яна.
Я стоял, припав ухом к двери, и чуть не влетел в комнату, когда она распахнулась. В тот же миг мимо меня пронеслась Госпожа. Она смотрела прямо перед собой. Не думаю даже, что она заметила меня. В руке у нее был документ, и она мчалась в кухню. Дальше я помню, что столкнулся с Яном, который бросился за ней. Когда я прочно встал на ноги, она уже хлопнула кухонной дверью, и до меня донесся звук задвигаемой щеколды. Ян опоздал. Он принялся орать и колотить в дверь, но тщетно.
Гудзон находился в кухне и после рассказал мне, что было дальше. Госпожа подошла прямиком к очагу, швырнула завещание в огонь и смотрела до тех пор, пока оно не сгорело. Затем взяла кочергу и тщательно размешала пепел. Потом совершенно спокойно отворила дверь, за которой так и маялись Ян и стряпчий.
– Где завещание? – спросил стряпчий.
– Какое завещание? – ответила она. – Единственное, которое я знаю, хранится в сейфе у моих стряпчих.
– У тебя ничего не выйдет, – сказал Ян. – Завещание составлено при свидетелях. Я могу тебя засудить.
– Изволь, – парировала она. – Но ты можешь и не выиграть. А если не выиграешь, то я не посмотрю, что ты мои плоть и кровь, и ничего тебе не оставлю. Я все растрачу. А сейчас, пока судья не велит мне иначе, дом и все, что в нем, останутся моими.
Они пошли прочь, бросив, что она еще услышит о них, а я решил, что настал мой черед испытать на себе ее гнев. Но Госпожа, к моему удивлению, обратилась ко мне очень спокойно:
– Квош, принеси-ка мне стаканчик дженевера. – А когда я принес, проговорила: – Сейчас я устала, Квош, но завтра мы обсудим вашу с Гудзоном свободу.
– Да, мэм, – ответил я.