Новороссия. Реквием по любви - стр. 25

– Да ладно, несколько штук на волю вышвырнул только. А вообще я здесь не для того чтобы палкой махать. Так, ради массовости стою. Чем больше людей, тем лучше. Власти должны понять, мы не шутим, нас всех ― сотни тысяч ― нельзя ни посадить, ни перестрелять, мы не скот.

– Это да.

– А тебе, студент, чего дома не сидится? ― спросил Радим парня в оранжевой каске.

Тот наклонил голову и задумался. В стеклышках очков отразилось два жерла бочки полыхающей пламенем.

– Тридцатого ноября с девушкой гулял по Крещатику, даже не думал митинговать с теми ребятами. По голове от «беркутовцев» и я, и она получили. Ни за что. А еще мой знакомый был на Банковой, когда начался разгон. Он шёл туда просто посмотреть, взял с собой только аптечку. Пытался первую помощь оказывать. Так его «беркутовцы» повалили и начали избивать ― по спине кийком и специально ― в пах. У него по всему телу гематомы и травма черепа. Даже в России так не лютуют. С этим надо что-то делать.

Седой мужичок с аккуратно подстриженной бородкой укоризненно покачал головой. Одет он был презабавно: побитая молью ушанка и старая курточка, поверх повязан красный плед на манер средневекового плаща. Говорили, что он то ли профессор, то ли академик.

– У одного моего хорошего друга, одноклассника, бизнес забрали, ― сказал он. ― Деревообрабатывающий. Понимаете, человек сам все с нуля поднимал. Ну и развил до большого предприятия. Пришли мордовороты, сами знаете чьи, и сказали: мы тебе даём столько-то, а именно не больше тридцати процентов стоимости, подписывай бумаги купли-продажи. Не подпишешь ― знаем, где твоя семья и всё такое. Ну и продал, а что делать?

– Я такие истории от знакомых постоянно слышу, ― сказал Андрей. ― И даже хуже. Вчера закон об ужесточении приняли. Это значит, что теперь всё, что бы ни делала семейка зека, будет защищено законом. Любой беспредел. А народу даже пикнуть нельзя.

– Ребятки, привет! Кофеёк будете? ― девичий голосок ворвался в мрачные разговоры как пестрая канарейка в стаю ворон.

Еще одно знакомое лицо. Девушка лет двадцати, с большой сумкой, по виду слишком массивной для её хрупкой фигурки. Но при этом на каблучках, волосы распущены, накрашенные губы улыбаются. Все знали, что зовут её Наташа и живет она на Воскресенке. Каждый день далеко идёт пешком по гололёду, потому что ближайшие к центру станции метро закрыты, и приносит купленные за свои деньги продукты.

Наташа наливает кофе из большого термоса, распутывает замотанную в полотенце коробку и протягивает. Каждый берёт по сдобной булочке, ещё теплой.