Новогодние неприятности, или Семья напрокат - стр. 41
Сегодня – редкое исключение. Нам с Лариным удается обменяться парой слов прежде, чем разбрестись по разным комнатам.
– Ты помнишь, я завтра не смогу Алису забрать, – напоминаю Демьяну на случай, если у него все дни смешались в один бесконечный понедельник, и заплетаю косу, задумываясь о том, что мы все больше и больше походим на полноценную семью.
Делим обязанности. Страхуем друг друга. Воздерживаемся от взаимных упреков – сейчас нелегко нам обоим. Слишком много всего навалилось перед праздниками, как это обычно бывает.
– Помню. Ленчика за ней отправлю.
Кивает Демьян и без особых усилий отрывает меня от стула, чтобы отнести в спальню и уложить в кровать. Заботливо подтыкает одеяло, как делает это для Алиски, и наклоняется, мазнув губами по виску.
– Отдыхай. Тебе нужно много сил на завтра.
– Спасибо.
А следующее утро вполне ожидаемо приваливает меня кучей забот. Просыпаюсь, когда за окном еще темно, торопливо одеваюсь и несусь в кафе, чтобы почистить перышки перед визитом проверяющего.
– Ну, что, перед смертью не надышишься?
Шепотом бросаю хмурой Женьке, напоминающей свежевырытого зомби, и широко распахиваю дверь, впуская внутрь худого высокого мужчину в жутком твидовом костюме мышино-серого цвета. К кончику его кривоватого носа сползают очки в круглой оправе, в руке у него болтается потертый коричневый портфель, а на голове красуется приличных размеров сугроб.
С самой ночи метет нещадно.
– Здравствуйте…
– Николай Васильевич. Доброе утро.
Окинув помещение снисходительным взором, цедит наш ревизор сквозь зубы и двигается к информационному стенду. Я же вспоминаю пресловутое «утро добрым не бывает».
– Закон о защите прав потребителей устарел, – склонившись к файлу, где висит этот многострадальный закон, торжественно сообщает нам Николай Васильевич и вызывает у стоящей позади меня Петровой зубовный скрежет.
– Когда?
– Вчера. Новые поправки вступили в силу.
С садистским удовлетворением припечатывает проверяющий и продолжает методично вынимать из нас душу. Придирается к декларациям, сомневается в сроках годности, требует какие-то лицензии, которых у нас нет и не должно быть.
И я закипаю к четвертому часу этого форменного безобразия. Открываю рот, чтобы с чувством послать стоящего перед нами глиста в убогом костюме и осекаюсь, отвлекаясь на вибрирующий телефон.
Ленчик. Пиар-агент Демьяна. Не стал бы понапрасну беспокоить.
– Минуточку. Извините…
– Голубушка, если какой-то звонок вам важнее того, что я напишу в своем акте.
– Сделайте одолжение, Николай Васильевич. Просто заткнитесь, – я все-таки отвожу душу, проглатывая рвущиеся с языка ругательства, и переключаюсь на Леонида. – Привет, Лень. Говори.