Новогодние неприятности, или Семья напрокат - стр. 37
– Какой?
– Твоя мама помирилась с твоим отчимом?
Арсений медлит не больше секунды прежде, чем выкрикнуть горячечное «нет», но этой паузы мне достаточно, чтобы понять: он снова лжет.
– И ты устроил весь этот концерт, чтобы не ютиться с ними в тесной однушке? И веник этот притащил, чтобы потом и его включить в счет?
Сложив два и два, я стремительно закипаю и готовлюсь вылить на Миленина весь свой гнев, не замечая выскакивающего из припарковавшегося автомобиля Демьяна. Осознание врезается тараном в солнечное сплетение чуть позже.
От вида злющего, как сам сатана, Ларина кровь стынет в жилах, и все инстинкты кричат «бежать». Только вот ступни отчего-то примерзают к ступенькам, слова приклеиваются к языку, и страх прочно опутывает липкой паутиной все тело.
– Демьян…
Хриплю полузадушено, когда хмурый, как грозовая туча, мужчина приближается к нашей конструкции «Арсений, девушка и весло, то есть букет», и наблюдаю за тем, как тяжелая депутатская ладонь опускается Сене на плечо.
Все остальное происходит слишком стремительно.
Миленин от едва уловимого движения Ларина отлетает на три метра и приземляется прямиком в сугроб. Цветы падают к моим ногам. Я же растерянно моргаю.
Алые розы на снегу выглядят, как пролитая кровь.
– И снова здравствуй, Юль.
Голос Демьяна звучит глуховато и как-то надтреснуто, ноздри широко раздуваются, пальцы сжимаются в кулаки. Он начинает разворачиваться к выкарабкивающемуся из ледяного плена Арсению и, вероятно, планирует вбить в его голову истину «Сладкову трогать нельзя».
Шаг. Второй. Третий. Хрум, хрясь, хрр.
Под подошвами ботинок Ларина громко скрипит снег, а вместе с ним и у меня под ребрами стекло хрустит. Наконец-то, невидимая пружина распрямляется, оцепенение улетучивается, и я опрометью скатываюсь со ступеней и бегу за Демьяном.
– Стой!
Кричу требовательно, хоть у самой страх застревает в горле, и хватаю Ларина за запястье, заставляя развернуться. Взгляд у него сейчас просто убийственный – мечет гром и молнии, того и гляди, ненароком размажет.
– У тебя руки ледяные, Юль, – роняет отстраненно, снимает пальто, чтобы меня в него укутать, и просвечивает насквозь рентгеновским зрением. – Что? Жалеешь его?
– Нет. Не хочу, чтобы скандал плохо отразился на твоей репутации. Ты и так от Лебедева отстаешь.
– И возвращаться к нему не планируешь? – указывает куда-то за спину Демьян и по-прежнему хмурится.
– Нет.
– Врешь.
Цедит сквозь зубы Демьян, а я только сейчас понимаю, что топчусь по его больной мозоли. Пусть я ему всего лишь фиктивная, временная, фальшивая, предательство воспринимается им, как самое настоящее.