Ночные грехи - стр. 41
– Может быть, нам следует установить некоторые основные правила сейчас, – сказала она, подходя к нему. – Решить, когда вы будете цивилизованным человеком, а когда – придурком. Это вопрос пригодности, территории или чего еще? Мне бы хотелось понять это теперь, потому что, если дойдет до соревнования, кто сможет помочиться дальше или выше, хорошо бы мне быть готовой и заранее изучить вопрос, как мне лучше задрать ногу.
Он свирепо посмотрел на Меган.
– Разве вас в академии ФБР не научили, как это делать?
– Нет. Но меня научили, как утихомирить агрессивных самцов, загнав их шары до миндалин.
– А с вами, должно быть, весело на свидании…
– Вот вы-то никогда этого не узнаете.
Он распахнул одну из дверей, ведущих на ледовую арену, и придержал ее. Меган демонстративно отступила в сторону и открыла для себя другую.
– Я не жду особого отношения к себе, – сказала она, входя в фойе. – Я ожидаю равного обращения.
– Прекрасно! – Митч стянул с рук перчатки и засунул их в карман пальто. – Вы пытаетесь перепрыгнуть через мою голову, а я буду поступать с вами, как с любым другим. Еще пара таких выпадов, агент, и я ударю вас кулаком!
– Это угроза?
– Позовите полицейского, – бросил Митч через плечо. Он резко распахнул дверь и вошел в арену.
Меган бросила взгляд в небеса.
– Я это просила, да?
Оли Свэйн выполнял большую часть тяжелой работы в Арене имени Горди Кнутсона, по хорошему счету, лет пять. Он работал с трех до одиннадцати шесть дней в неделю, убирал в раздевалках, подметал мусор на трибунах, приводил в порядок лед своей машиной «Замбони» и делал любые случайные работы, требующие немедленного выполнения. Оли не было его настоящим именем, но прозвище настолько крепко прицепилось, что он уже перестал пытаться от него избавиться. Он был уверен, что чем меньше кто-нибудь знает о нем настоящем, тем лучше – к такому заключению он пришел еще в детстве. Анонимность была удобным плащом, тогда как правда, словно неоновый свет, могла привлечь нежелательное внимание к истории его несчастной жизни.
Не лезь не в свое дело, Лесли. Не гордись, Лесли. Гордость и высокомерие – грехи человека.
Наставления, которые вколачивались в него в детстве железными кулаками и острыми языками, накрепко засели у него в голове. Тайна всегда была тем, чем он, возможно, сможет гордиться. Он был маленьким и уродливым, с родимым пятном винного цвета, разлившимся почти на четверть лица. Он не имел особых талантов, да и те, что были, не интересовали никого. Его личная жизнь могла бы стать поводом для стыда или секретов, поэтому он предпочитал держать все в себе. Но она была у него всегда, несмотря на некоторые проявления опасений относительно его имени. Он не считался с ушибами и шрамами и извинялся только за свой стеклянный глаз – результат падения с дерева.