Размер шрифта
-
+

Ночь – мой дом - стр. 41

Ноты становились все выше, все протяжнее. Джо воображал ее голос как темный океан, без конца, без края, без дна. Он посмотрел вокруг, на мужчин в смокингах, на женщин в тафте, в облегающих серебристых платьях, в кружевных гирляндах, на шампанское, струившееся из фонтана посреди вестибюля. Он узнал судью, и мэра Керли, и губернатора Фуллера, и Куколку Джейкобсона – еще одного инфилдера «Сокс». Возле одного из роялей он заметил Констанс Флэгстед, местную театральную звезду: она флиртовала с Айрой Бамтротом, известным заправилой нелегальных лотерей. Некоторые смеялись, а некоторые изо всех сил пытались изобразить респектабельность, что выглядело смешно. Он видел суровых мужчин с бачками и высохших матрон, чьи юбки формой напоминали церковный колокол. Он заметил мелких и крупных аристократов – бостонских браминов, – он увидел женщин из общества «Дочери американской революции»[11]. Он увидел бутлегеров, и бутлегерских адвокатов, и даже теннисиста Рори Йохансена, который в прошлом году добрался до четвертьфинала Уимблдона, где его выбил француз Анри Коше. Он увидел очкастых интеллектуалов, старавшихся, чтобы никто не заметил, как они посматривают на развязных девиц, умеющих вести лишь самую примитивную беседу, зато как сверкают их глаза, какие у них фантастические ноги… И все они скоро исчезнут с лица земли. Через пятьдесят лет кто-нибудь посмотрит на фотокарточку с этой вечеринки, и большинство людей на ней уже будут мертвы, а остальные – на пути к могиле.

Когда Флоранс Феррель допела свою арию, он поднял взгляд на антресоли и увидел Альберта Уайта. По правую руку от него стояла жена, дама средних лет, тонкая как тростинка, без всякого лишнего веса, свойственного богатым матронам. Крупнее всего у нее были глаза, Джо хорошо видел их даже с того места, где стоял. Глаза навыкате, с безумным выражением, которое не покидало их, даже когда она улыбалась чему-то, что Альберт говорил хихикающему мэру Керли, сумевшему пробраться наверх с бокалом скотча.

Джо пошарил глазами по балкону и обнаружил Эмму. На ней было серебристое обтягивающее платье, она стояла в толпе возле железного ограждения, держа в левой руке бокал шампанского. При этом освещении ее кожа выглядела алебастрово-бледной, а сама она казалась очень одинокой, подавленной каким-то тайным горем. Вот, значит, она какая, когда не знает, что он на нее смотрит! Может быть, в ее сердце оставила след какая-то потеря, о которой не скажешь словами? Несколько мгновений он даже опасался, как бы она не прыгнула с балкона, но тут ее болезненное выражение сменилось улыбкой. И он понял, откуда взялась эта печаль на ее лице: она не думала, что когда-нибудь увидит его снова.

Страница 41