Ночь девы - стр. 28
Подношу к носу мягкие листья мяты. Успокойся, Ирис. Ты обдумаешь все после, а пока нужно спешить к бабушке.
– Выглядишь неважно, курочка, – говорит Мадьес.
Мне снова зябко, в душе растет волнение.
– Завтра начнется моя новая жизнь, – тихо отвечаю я.
– Новая жизнь? Это прекрасно, – бурчит старик. – Цени каждое ее мгновение. – Мадьес задумчиво потирает усы, будто вспоминает что-то из прошлого.
Улицы пустынны, лишь временами скрипнет дверь или зажжется фонарик. Люди в Диамонте суеверны и прячутся по домам с наступлением темноты. Я же, напротив, обожаю момент, когда сгущаются сумерки и мир проваливается в ночь. Тогда я могу раствориться в этой темноте, забыть о ярком свете, что преследует меня во время приступов.
– Хочу кое-что у вас спросить, – шепотом произношу я, сомневаясь, что Мадьес услышит. Не знаю, кто потянул меня за язык, но так хочется поговорить с кем-то, а Мадьес похож на человека, готового выслушать любую чушь. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. – …Вдруг вы знаете. Просто, похоже, никто не знает или не хочет об этом говорить.
– Спрашивай, дочка. – Мадьес перекидывает мешок с копривой на другое плечо.
– Кто такие силоманты?
Мадьес пристально смотрит на меня, спустив очки с круглыми линзами на нос.
– Силоманты, значит? – говорит он чересчур громко, и я уже жалею, что спросила. Об этом же нельзя говорить!
– Да. – Мой голос похож на мышиный писк.
– Силоманты – это зло. – Голос Мадьеса не громче ветра, шелестящего в складках моей накидки. Он сообщает мне то, что я и так знаю. – Величайшее зло, от которого нет спасения. – Кустистые белые брови Мадьеса сходятся над переносицей. – Ты беззащитен перед ними. Они забирают у тебя самое дорогое, самое любимое… А знаешь, Ирис, ты очень похожа на моего сына, – вдруг говорит Мадьес.
Но я не хочу сейчас обсуждать отца. Я так редко вижу его, что скоро забуду, как он выглядит. Он уйдет из моей памяти, как ушел призрак мамы.
– Но на нее намного сильнее… – выводит меня из забвения голос Мадьеса.
– Что?
Его слова вызывают в душе смятение. Чем ближе мы к особняку, тем мне тревожнее. Вот уже видна живая изгородь, заслоняющая дом темной стеной. Когда приближаемся к воротам, волнение усиливается. Должно быть, на меня так повлияли вести о завтрашнем дне. Как я перенесу церемонию? Почему меня похоронят при жизни, в то время как другие будут радоваться? Я не верю в того, кому молюсь. Мне так хочется убежать, но что-то заставляет остановиться. Страх? Трусость? Долг?
Из сада через стеклянную дверь я завожу Мадьеса внутрь дома. На кухне, некогда теплой и уютной, сейчас темно и тихо. Лишь мерцает одинокая свеча на овальном, словно озеро, столе. Я подхватываю этот крошечный источник света и иду дальше. За спиной шаркает башмаками Мадьес, приговаривая, как давно не был в этом доме.