Но кто мы и откуда. Ненаписанный роман - стр. 48
Сейчас – по “Орфею” – слова Рихтера: “Те, кто имел счастье слышать живого Софроницкого…” А между прочим, я имел это счастье. В музее Скрябина. Меня привел туда изысканный репетитор. Чуть ли не на последний концерт пианиста.
Никак не могу повернуть в памяти тот концерт. Влево, вправо? Никак не могу вспомнить мое положение в зале по отношению к играющему Софроницкому. Я вижу – смутно – как пятно: рояль… он… И все пытаюсь развернуть картинку, чтобы определить свое положение в этом воспоминании.
Не символично ли – для меня, – что когда-то на заре, в 16 лет, я влюбился в простенькую – тогда, правда, она казалась верхом формальной сложности – бельгийскую картину “Чайки умирают в гавани”. Сейчас я утверждаю, что в кино меня привела именно эта картина. И еще “Сорок первый” Григория Чухрая.
57-й год. Репетитор помог только отчасти. Кончил школу с двойкой по физике в аттестате. Уже получив сообщение из ВГИКа о допуске к экзаменам по результатам “творческого конкурса”.
После двойки бреду домой через двор. Алёшка Габрилович стоит на балконе. Мне страшно ему признаться.
Если бы не семья Габриловичей, я бы не был во ВГИКе. Особенно, конечно, Нина Яковлевна и Алёша. Евгений Иосифович, “старик”, был, как всегда, приветливо-равнодушен. Но Нина Яковлевна, которая меня любила с рождения, произнесла историческую фразу: “Пашка хочет быть во ВГИКе, и он будет во ВГИКе!”
Так что я поступил по блату.
Бывают семьи, которые точно ветром сносит с лица земли – всех, все листья одного дерева.
Семья Габриловичей, семья Туров…
Физик Сергей Макарович сквозь пальцы смотрит, как я на разрешенной – из милости – пересдаче списываю что-то по поводу оптики из учебника.
Это утром, а вечером уже выпускной. И замечательная математичка Татьяна Николаевна Фиделли отдает нам конфискованные полгода назад три бутылки вина “Телиани”. А почему “Телиани”? Не догадались? А потому что я уже любил Мандельштама.
Началом жизни считаю 57-й год – Фестиваль молодежи и студентов, ВГИК…
Сокольники. Деревянный дом. Первая “не детская” любовь.
Эхо от бодрого стука босых пяток черных йеменских иудеев по настилу сцены в театре на площади Журавлева – в 57-м, во время Фестиваля молодежи и студентов – откликнулось – аукнулось – через пятьдесят лет – в Тель-Авиве, в закусочной возле рынка Кармаль – над тарелкой йеменского супа.
На выступление израильской делегации меня привела моя любовь из противоположного дома – Ира, с которой мы поступали на сценарный факультет ВГИКа. Тогда – яростная сионистка, много-много позже жена знаменитого советского разведчика, сотрудница радио “Свобода”. Умерла в Мюнхене. Я искал ее там и не нашел.