Ниже ватерлинии - стр. 17
Звук шагов гулко отскакивает эхом от стен, окрашенных грязно-синей масляной краской. Скрипучие полы. Маркс и Ленин, как всегда, вместе и смотрят куда-то в неведомую нам даль. Красная звезда, серп и молот.
Открываю дверь. Три двухъярусные кровати опрокинуты и свалены друг на друга к центру, матрасы на полу, постельное бельё перемешалось, подушки в куче. Наши тумбочки стоят вверх дном, исторгнув содержимое наружу. В правом дальнем углу на контрасте уголок порядка. Там обитает Верх. Он лежит на своей койке, подняв ноги на спинку и обвязав вокруг головы полотенце, как Домоправительница из мультфильма «Малыш и Карлсон».
– Что за пень, Верх. Ты зачем это сделал, вообще опупел? Что опять с тобой не так?
– У меня хандра, – никогда не понять, то ли он шутит, то ли всерьёз.
– Достали уже твои заскоки. Какого чёрта ты всё здесь перевернул?
И, главное, сам лежит среди бардака ровно!
На лице Верха начинают проявляться первые признаки получаемого удовлетворения – доставил собрату неприятность и радуется, что кому-то стало немного хуже. Фишка юмора, понятного только нам, курсантам, в том, чтобы по общепризнанным нормам проделка была по-дурацки глупой, предельно идиотской, до абсурда детской. Воинская служба 24/7 на самом деле непростая: сложное обучение, ответственная специальность, муштра, подчинение, дисциплина, – поэтому видеть во всём этом юмор было испытанным способом для поиска внутренних резервов, чтобы нести свой крест, как должно. Я ни в коей мере не злюсь на друга. Даже наоборот, в душе веселюсь идиотизму выходки собрата.
– Ну, ты и придурок, Верх. Давай убирай, – и начинаю приводить каюту в исходное.
Я – главный старшина, он – простой курсант, но звания, между нами, ничего не значат, мы все равны, когда вне строя.
– Сам убирай, на меня сплин напал.
– Сплин. Слова-то какие аглицкие выучил, – на губах Верха промелькнула тень улыбки – английский не был его коньком, – тебя Бася завтра убьёт за свою тумбочку, – говорю я, складывая без разбора обратно в хранилище Плюшкина бесконечно ценное имущество, нажитое непосильным трудом за пять лет обучения, а теперь усыпавшее весь пол приступом бесовской силы.
Через пятнадцать минут кубрик мною приведён в исходное состояние, всё это время Верх лежал, изображая из себя нервного больного. Я разделся, выключил свет и отрубился.
Поворочавшись с минуту на своей кровати, Верх вскочил и включил свет:
– Петруха, давай картошку сварим, – его улыбающееся во весь рот лицо нависло над моим.
– Игорь, как же ты достал. Ну, почему не поехал к Люсе? – у Верха была девушка, которую он скрывал от всех, и даже её имя, поэтому мы прозвали незнакомку Люсей.