Никто не отнимет тебя - стр. 7
— Это символ принадлежности к религиозной касте, или напоминание о роковой ошибке прошлого?
Вот тут она его поразила. Девица-то, бля, не совсем простушка, разбирается в том, о чем принято молчать. Лёха криво улыбнулся, скосив глаза на татуировку. Говорить об этом он не любил, слишком свежи еще были воспоминания. Дуся угадала, татушка несла в себе глубокий смысл, он набил её поближе к взгляду как вечный укор за содеянное.
— Да-а-а, это так… Ни хрена она не значит. Понравился эскиз. — соврал Змей, и смежил веки. — короче, харэ базар разводить. Свинец из меня выковыривай.
Она поджала губы, показывая неодобрение его грубости, и посмотрела ему в лицо. Лёха подмигнул ей, ощупал взглядом хорошенькую мордашку, курносую, в веснушках, с огромными, шоколадного цвета, глазами. Рот был великоватым для таких аккуратных пропорций других черт, но и придавал шарма. Хотелось впиться в сочные пухлые губы, терзать их, ласкать языком.
2. Глава 2
Дуняша порылась в пакете, и вручила Лёхе резиновый небольшой тренажер для развития кистей рук. Он непонимающе уставился на приспособление, утыканное мелкими шипчиками.
— Чё это за самотык? В услуги сестры милосердия входит утешить больного еще и сексуально? Девочка любит жесткие игры? — усмехнулся Змей.
— Размечтался! — фыркнула, смутившись его диким предположением Евдокия. — ну, смотри сам, будет ведь очень больно. Язык откусишь, я не виновата!
Он послушно зажал зубами резиновую «дубинку», глядя, как Дуся обильно поливает спиртовым раствором ладошки. Грудь её была прямо перед ним, от волнения девушка часто и шумно дышала, и под тканью розовой кофточки отчетливо вырисовывались изящные упругие холмики. Бабы у Змея не было давно, не до амурных дел в последнее время. А эта юная красотка сводила с ума своим соблазнительным телом, бесстрашностью, дерзостью.
Кожу на руках начало покалывать, до того тянуло стиснуть сиськи девчонки, помять, поиграть с ними. От грешных мыслей стало совсем невмоготу сохранять невозмутимость, и он глухо застонал. Дуся строго прошипела, продолжая ковырять смоченным в спирте пинцетом в ране:
— Тише ты, я и так стараюсь осторожно… Потерпи. Ты ведь мужчина!
Его пробрал смех. Было, конечно, адски больно, но наравне с этой болью, мучила и друга, прозаичная. Ширинку распирало, он чувствовал, как пробуждалось мужское естество, от близости и сладкого запаха Дуси кружилась голова. Лёха смежил веки, отвлеченно думая о чем угодно, только бы усмирить внутреннего чёрта, невыносимо просящегося на волю.
Не заметить его странного состояния Дуняша не могла. Нет, ему, разумеется, сейчас вовсе не кайфово, но что-то Лёха уж очень нервный стал. Закусив нижнюю губу, она вытащила расплющенный свинец, тщательно промыла края раны, и принялась накладывать антисептик, затем жгут и, наконец повязку. Искоса глянула на парня. Сидит, уронив голову на спинку, чуть слышно рычит, но держится молодцом. А ничего такой, симпатичный. Лицо мужественное, с легкой щетиной на впалых щеках, волосы густые, черные, как смоль, крупный рот с красиво очерченными губами. Крылья носа раздуваются, выталкивая прерывистое дыхание, кожа горячая, как кипяток.