Никон (сборник) - стр. 72
Через болото вел путано, долго вел, но толково. Вода чавкала, однако же ног не замочила. Потом шли лесом, словно бы и наугад, но Пятой ни разу не усомнился в своей невидимой тропе. Лазорев шел, опираясь на Саввино плечо. Лоб у него покрылся испариной, и Савва все собирался окликнуть Пятого, чтоб сделал привал, но полковник всякий раз сжимал Савве плечо – не надо, мол, потерплю.
На поляну вышли при солнце.
Белый туман клубами ходил в этой лесной чаще, и всем стало жутко – уж больно на варево чародейское похоже.
– Корабль! – удивился Лазорев.
И точно, по летучим волнам тумана плыл остроносый корабль.
– Изба это, – сказал Пятой. – Крыша у нее такая.
Теперь все посмотрели на Пятого. Над туманом – лошадиная морда да рука, держащая повод.
– С озера натянуло, – объяснил Пятой, и все перевели дух.
Двор Лесовухи был обнесен частоколом, но вместо ворот – вставленная в скобы жердь.
Пятой стреножил лошадь, кивнул Савве:
– Помоги мешки отнести.
Никто их не встречал, живности во дворе тоже не было.
Пятой вошел в избу первым.
Угол у двери был темен, весь свет, собранный двумя оконцами, падал на стол, за которым вздымалось нечто похожее на каменную бабу.
– Пятко, хлебушко бабушке принес? – раздался совсем не страшный женский голос.
– К тебе вот, бабушка, привел. Помочь людям надо.
– Коли ума хватит, помогу, – сказала Лесовуха. – А нет, значит, так Богу угодно.
– Куда поставить-то? – толкнул ногой мешки Пятой.
– У двери оставь, разберусь. А что для себя привезли, к печи несите. Пусть молодайка к печи станет да и приготовит, а я покушаю с вами. У меня какая еда? Попался вчера в петлю заяц, а они летом все в бегах да в делах, больше поту, чем жиру.
Пятой с сомнением поглядел на Любашу.
– Бабушка! Госпожа-то – дворянка. Ей, может, и не управиться у печи-то. Непривычно, чай. Я уж сам сварю.
– Управится! – сказала строго Лесовуха. – Тебе – другое дело. Лошадь привел – оно и хорошо. Поди сруби пару дубов, подгнил нижний венец в избе. Заменить пора, да некому. А вас, мужиков, двое. Пока я то да се – и вы управитесь. А ты, добрый человек, ко мне за стол иди, – сказала она Лазореву, – горох будем перебирать. Я горох разбираю.
Никто поперечного слова Лесовухе не сказал. Выслушали урок, и всякий принялся за свое дело.
Три дня Лазорев горох разбирал с Лесовухой.
Вечером третьего дня колдунья спросила Любашу, которая, стоя у печи, готовила ужин:
– Давно ли твой петушок на курочку напрыгивал?
Любаша покраснела до слез, но колдунья ногой топнула:
– Для дела спрашиваю!
– Думать про грешное забыли! Постимся да молимся.