Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах - стр. 45

– Хм, – сказал я, стаскивая нарукавники. – Просто даже удивительно. Вообще-то он парень неплохой – вот счеты свои новые мне подарил. Но это, разумеется, свинство, и я его тоже осуждаю.

– Мы решили объявить ему бойкот, – заявил Машкин. – Ты присоединяешься?

– Что ж, – сказал я и надел нарукавники. – Правда, человек он компанейский – в субботу на пельмени приглашал. Однако тут нельзя давать спуску, и я с вами, конечно, солидарен.

– Так запомни, – строго посмотрели на меня Мишкин и Машкин. – Бойкот. Железный.

– Будьте спокойны, – заверил я их. – Сказано – отрезано.

Я перелистнул календарь, записал на свежей страничке: – «Гр-н, бойк.», – затем подошел к Гришкину и молча брякнул о стол дареными счетами…

На следующий день меня остановил Машкин. За его спиной мотался и переламывался долговязый Гришкин.

– Ты знаешь, что произошло?! – нервно сказал Машкин.

– Что произошло? – спросил я, поздоровался с Машкиным за руку и сделал вид, что не заметил Гришкина.

– Мишкин – негодяй. Он ударил Гришкина по голове годовым отчетом, – сообщил Машкин. – Мы решили с ним не разговаривать.

Ты поддерживаешь?

– Само собой, – сказал я. – Это как-то бесчеловечно и… он не должен был прибегать к таким методам.

– Так учти! – поднял палец Машкин.

А Гришкин вытянулся и замер, как восклицательный знак.

Я учел. И подвел итоги: значит, в союзе с Мишкиным и Машкиным я бойкотировал Гришкина. А в союзе с Машкиным и Гришкиным бойкотировал Мишкина.

– Здорово! – крикнул Мишкин, входя в нашу с Гришкиным комнату.

Я индифферентно посмотрел в угол и ничего не ответил. Потом, чтобы подчеркнуть свою беспристрастность, развернул стол на сто восемьдесят градусов и расположился спиной к Гришкину.

Ровно через сутки ко мне подошли Мишкин и Гришкин.

– Ты знаешь?.. – сказал Гришкин.

– Ммм – затряс головой я, взял чистый лист бумаги и написал: «Бойкот?».

«Ага», – ответил Гришкин тоже письменно.

«Кому?» – спросил я.

«Машкину», – вывел Гришкин. «За что?»

«Машкин – ренегат, – начертал Гришкин. – Он сочинил про Мишк…»

«Все понял, – прервал его я. – Осуждаю Машкина. Солидарен».

Прошло два дня. Мишкин, Машкин и Гришкин стояли в коридоре и мирно беседовали. Мишкин достал пачку «Казбека» и угостил остальных.

Покурили. Машкин развернул голубой кулек и дал всем по карамельке. Закусили.

– Яшкин-то, а? – сказал Гришкин. – Пренебрегает коллективом. Высокомерничает.

– Иуда! – коротко определил Мишкин.

– Гад ползучий! – уточнил Машкин.

И они единогласно объявили мне железный бойкот.

СТРЕЛЯНЫЕ ВОРОБЬИ

Первым соврал Файнберг. А может, и не Файнберг. Но все равно кто-то соврал первым. А что касается Файнберга, то он соврал так.