Нигилист-невидимка - стр. 4
На грани беспамятства маньяк описал смертоносную дугу, схватившись за длинное топорище обеими руками, но Кочубей держался на расстоянии. Старый вахмистр с казачьей сноровкой влепил плетью маньяку в лоб.
Оглушительно бахнул выстрел. Ротонду заволокло дымом. Мужик упал.
– Я не нарочно, – оправдывался полицейский. – Держал его на мушке, абы что… Когда он вахмистра зарубил…
– Не зарубил! – Анненский скрипнул зубами.
– …тогда и стрельнул, – упавшим голосом докончил полицейский. – Чтоб он и вас… Виноват, ваше благородие. Темно было, не разглядел.
– Болван.
Когда преступника вытащили из ротонды, он слабо хрипел и мотал головой. Пуля из 4,2-линейного «смит-вессона» застряла у него в хребте, лишив рук и ног, как и было обещано Анненским.
– Впрочем, – продолжил сыщик и посмотрел в глаза полицейскому с тем страшным блеском, от которого обделывались гастролирующие в Санкт-Петербурге гамбургские воры и варшавские «медвежатники», а нижний чин полиции только слегка струхнул, – благодарю за службу! Вы не нарушили моего распоряжения не вмешиваться, потому что такого приказа я не отдавал, а проявили заботу о начальстве и показали себя метким стрелком. Ваши заслуги будут указаны в рапорте.
Оправляя мундир, Анненский вернулся к экипажу. Надел поданную Кочубеем фуражку.
– Оформляйте задержание своими силами, – распорядился он, натягивая перчатки, а околоточный кивнул, внимая. – Вы сами нашли преступника, сами его стреножили. Он всецело ваш. Везите хотя бы теперь и в больницу. Он всё равно не жилец.
– Оформлять как Раскольника?
– Установите личность. Это не Раскольник. Это подражатель.
3. Цитадель на холме
«Город всё тот же, будто не уезжал», – думал Савинков под мерное цоканье копыт по мостовой Литейного, а потом Большого Сампсониевского проспекта.
Проехали Лесной с храмом Святого Сампсония, притаившимся в глубинах парка Лесным институтом и оказались на Парголовской дороге. Справа остались бурые кирпичные корпуса мастерских «Светланы» и потянулись дачи Сосновки, слева – полотно Приморско-Сестрорецкой железной дороги. За ея Озерковской линией высились могучие древеса Удельного парка, в недрах которого при Земледельческом училище специально обученные дядьки вколачивали навыки общественно-полезного поведения трудновоспитуемым подросткам и прочим шпитонцам.
«А в присутствии сейчас приём, – вспомнил Савинков последнее место службы. – Юрисконсульты на присяжных мычат, а те блеют. Скоты. В Варшаву надо ехать. Денег, паспорт и в Варшаву!»
Благие мечты молодого Савинкова прерывались и частично рассеивались требовательным бурчанием в животе. Там творилась настоящая революция. Последней трапезой послужил пирожок с яйцом в буфете Бологоевского вокзала, где Савинков ожидал пересадки на поезд в Санкт-Петербург. Было это сутки назад, и бурленье желудочных соков звучало вполне простительно. Когда кишка кишке фигу кажет, ещё не так запоёшь.