Нигилист-невидимка - стр. 30
Александр Павлович кликнул полового, распорядился принести дешёвого кахетинского вина, стакан которого можно было потягивать за разговором весь вечер и не пьянеть. В бутылке четыре стакана, аккурат на вечер. Достал мятый жестяной портсигар с чеканкой на крышке. Баба с голыми персями и стрелой амура в руке обнимала лежащего льва, символизируя союз Любви и Силы. С первого взгляда на исполненные ажитации образы можно было понять, что изготовителю сего не хватало ни того, ни другого. Портсигар был козырный, жульнический. Анненский изъял его у какого-то вора, уже не помнил, у кого.
Нажал на кнопку, со скрипом раскрыл. Закурил папироску. Во время манипуляций убедился, что соседи им не интересуются и никто не прётся к столу нарушить приватную беседу.
– Выкладывай, что принёс, – сиплым от дрянного табака и молодого вина голосом приказал жандарм.
Сапожник вытащил из-под себя и протянул под столом тёплую от чересел книжку. Ею оказалась «Половая психопатия» Крафт-Эбинга, по утверждению неграмотного сапожника, ужасно развратная и запрещённая. Она была выпущена в этом году издательством Аскарханова в Санкт-Петербурге, прошла цензуру и не представляла для Анненского никакой ценности. Пощупав изюм, жандарм вернул книгу доносчику, испытавшему немалое облегчение как от признания весомого результата, так и от того, что сможет вернуть подрывную литературу на место. «Половую психопатию» он немедленно засунул под ремень, поближе к телу, и стал рассказывать.
С собраний доносилось разное. Ходили слухи о появлении некой нелегальной организации со штаб-квартирой в Озерках, которой предводительствует некто Голова, возможно, малоросс. Там же, на дачах, одолели отдыхающих кошки-призраки. Они прилюдно воровали еду, об них спотыкались и пугались внезапного мява. Про кошек Александр Павлович знал и раньше, но не придавал этому вздору мало-мальского значения, а вот про Раскольника или нечто, намекающее на него, ничего не было слышно. Велись и другие разговоры. В мае дамам разрешили ездить на верхах конок, и это привело к значительному падению нравов. В Александровске у карел мухи съели пограничника. Ещё по рукам ходило привезённое из-за границы сочинение какого-то Славы Чижика «Жижа словей». В нём порицалось христианство, со слов Чижика, находящееся между ересью и бунтом.
Упоминание про хулу на православие и бунт возбудило рвение жандарма.
– Ты мне эту брошюру достань!
– Как принесут. Ко мне всегда носят, – горячо заверил сапожник и смолк, потому что кто-то лишний шёл к столику.
– A-а, Петрушка Непрушкин! – возопил сапожник, распахивая объятия.