Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания - стр. 47
РЕЙХМАН. Ach, so…
ПУШКИН. Прекрасно. Однако вот беда. Покойная императрица была благодетельницей Гончаровых, через нее они получили дворянство, и потому дедушка полагал кощунственным расплавить статую без соизволения царствующей фамилии. Нечего делать – пришлось мне писать графу Бенкендорфу письмо, взывая к милости августейшего внука, и в конце концов согласие было дано.
РЕЙХМАН. Так. Это хорошо.
ПУШКИН. Чего лучше! Но тут как на грех оказалось, что медь сильно подешевела и расплавлять нет никакого резона. Махнул я рукой, уехал в Петербург, но глядь – вскоре прибывает сюда и статуя. Дедушка прислал.
РЕЙХМАН. И вы не пробовали продать?
ПУШКИН. Как не пробовать! Покупателя не нашлось. Я уж писал двору, уповая на родственные чувства. Тем более в Царском Селе доныне нет памятника императрице.
РЕЙХМАН. Такое ваше обращение не должно остаться без ответа.
ПУШКИН. Вот и я так полагал. И поначалу дело вроде бы шло не худо. По высочайшему повелению статую смотрел академик Мартос, от его заключения много зависело, и вот, извольте видеть, решил он, что, хотя статуя и изрядной работы, искусство ушло далеко вперед и она уже не отвечает новым его законам.
РЕЙХМАН. Это обидно.
ПУШКИН. Рад за искусство, но не пойму, чем она все же стала плоха? И просил я не бог весть сколько – двадцать пять тысяч. Едва ли четвертую часть, чего она стоит.
РЕЙХМАН. Этого я не могу сказать.
ПУШКИН. Карл Петрович, нынче появились люди богатые, иным может быть лестно обладать таким монументом. Как ваше мнение?
РЕЙХМАН. Очень возможно, но эти люди не слишком охотно расстаются с деньгами.
ПУШКИН. Не знаете ли вы кого? Не озарит ли вас какая светлая мысль?
РЕЙХМАН. Я подумаю, Александр Сергеевич, но обещать ничего не стану. Доброе имя мое…
ПУШКИН. Единственное наше достояние. Все так. Однако я оставляю за собой привилегию надеяться.
РЕЙХМАН (глядя на куклу). Nettes Püppchen.
ПУШКИН. Вам она нравится? Я держу эту обезьяну по причине большого сходства. Не правда ли, она напоминает хозяина?
РЕЙХМАН (смущен). Aber… Шутки поэтов требуют особого слуха.
СОБОЛЕВСКИЙ. О да!
ПУШКИН. Я люблю этого зверька. Он оберегает меня – сознаюсь, безуспешно – от гордыни.
РЕЙХМАН. Прощайте, Александр Сергеевич. В июне я напишу подробно обо всем, что увидел и решил. (Соболевскому.) Очень счастлив свести знакомство.
СОБОЛЕВСКИЙ. Ваш слуга.
ПУШКИН. Прощайте, любезнейший Карл Петрович!
РЕЙХМАН (в дверях). Aufwiedersehen.
ПУШКИН. Удивительный человек. И Шиллер – его брат по крови. И Занд с кинжалом. Fleissige Leute…
СОБОЛЕВСКИЙ. Ну, херес твой! Теперь хоть озолоти – капли более не выпью. Еще ты немцу его предлагал. Бог тебе судья, Александр.