Ни ума, ни фантазии - стр. 5
И увлекла Ваню своею ручкою.
Ещё ходили, ещё говорили. Вроде бы, к тому же коробу пришли. И к набережной. И к скамейке. И к набережной. Вечер спускался, волоча полы по земле. Даша укуталась в бирюзовую шаль и зябко потёрла плечико.
Ваня зачем-то собирался с духом: понятия не имею, зачем.
– Стой, – сказал он вдруг Даше.
Она остановилась. Ваня взял её за плечи и уставился как в зеркало.
Он прекрасно уже сознавал, что именно в Даше будет его бесить и что именно будет бесить её в нём. Он замечательно понимал, что нет на свете вещи, которая убереглась бы от гнилой осени. Он не обманывал себя надеждами, что когда-нибудь сомнения улетучатся. Он знал, что общих снов у них никогда-никогда не будет. Но всё-таки – сказал ей три дурацких слова.
Потому что влюблённые – это только два висельника, которые сплелись в объятиях.
Июнь 2018
Две половинки
Одиноко Дима грустил.
– Ты чего?
Грустил в темноте, откинув жаркое одеяло. Ночь вгрызалась в мысли и превращала их в бесформенные штуки, рассыпающиеся образы. Часы тикали насмешливо. Ася – с тонким лицом, как будто из досточек, недостроенным – внимательно смотрела в Димино ухо.
– Ничего, – ответил Дима.
– Ну ладно. Тогда давай спать. – Ася отвернулась.
Дима упёрся локтем в подушку и вглядывался в её затылок: пушок и выбившиеся из хвостика прядки были как-то особенно заманчивы.
Тоска прогоняла сон. И диван неудобный, со скатом (обычно соседка здесь спит, а вообще Ася на кухне живёт). Сейчас положит ей руку на талию, – а она сбросит. Они не спали, обнявшись как медведи, – слишком жарко. Смешно: называется «спать вместе», – а всё равно выходит врозь.
– Я грущу, оттого что единство недостижимо, – сказал он мучительным шёпотом.
– Вот дурачок! – Ася обернулась и поцеловала ему лоб. Сплетение взглядов… Ася поняла, что Дима серьёзно. – Так. Поясни.
Дима лёг и заложил руки за голову, выставив на обозрение подмышки:
– Чего все, по-твоему, хотят?
– Денег? – сказала Ася (а впрочем, неуверенно).
Дима хмыкнул в нос:
– Единства все хотят. Ну зачем, по-твоему, церкви, концерты и пьянство придумали? Единства ради. А его и у любящих, кажется, нет…
– Блин. Ну это просто второй этаж мысли! – сказала Ася довольно серьёзно. – А какого ты единства хочешь? Одинаковые мысли чтобы?
– Космического единства, рабства взаимного… Один дух, одно тело…
Тут Ася положила ему руку на живот: Дима боялся щекотки больше смерти, так что завизжал как девочка, – и второй этаж мысли обвалился. Дальше говорили о другом: о московской жаре, об Асиной сессии, о смешном консьерже, – но никак не о космическом единстве.