Ни ума, ни фантазии - стр. 20
– Ладно себя, но ребёнка-то за что?.. – спросил я.
– А чаво? Я теперь за двоих пью, – ответила она.
Мясник – ходил по своему срубу и перекладывал какие-то предметы: иногда отдыхал на диване, затем вставал и продолжал. Доктор – лежал в постели и выплёвывал в потолке разные картины.
Мы оставили их тосковать.
– А питаются они чем? – спросил я, пока мы расхлябисто шагали к Володиному дому.
– Грустью своей. Славная кормушка.
– А из хлеба насущного?
– Из насущного – по вечерам у них каша, которую я наготовлю.
– Так ты тут главный, получается?
– Не-а. Не главный. Я здесь – заведующий. – И он снова присмеялся.
Часовичок был весел и бодр; жители Загоново – пустые и высосанные. Я ничего не мог понять – и надеялся, что ужин прояснит дело.
Трапезничали загоновцы в церкви. Столовая это была копеечная и паршивая: прогнившие доски с гвоздями, занозистые табуретки, огромный стол, выцветшие иконы, сваленные в кучу канделябры и книжки…
Мы готовили на заднем дворе, в огромном чане. Вернее, готовил Володя. Я костёр жёг и дрова колол – это я любитель.
Народ созывали колоколом. Звучал он так, будто его переплавили в пушку, а затем вдруг решили, что и обратно в колокол неплохо бы.
Бамммм. Дунннн. Бамммм. Дунннн. Бамммм. Бамммм.
Приход вышел обильный: но не было оживления и потирания ручек: все проходили к своим местам постыло.
Каша получилась прогорклая – я отставил её в сторону. У меня ещё оставалась краюха хлеба из своих. Жуя, я огляделся: нет, потеплело немножко – то ли из-за еды, то ли из-за доброхотного Николы Чудотворца в уголку. Пелена грусти-печали спала с жителей Загоново, и они даже что-то друг дружке говорили. Справа от меня сидел часовичок: каши он не ел, только крутил ножичек, уткнув его остриём в стол. И говорил мне:
– Теперь иди, задавай свои вопросы. Но ты сразу Сократа дёргай, он у них тут знайка главный.
Я прошёлся, борясь с желанием закурить. Церковь как-никак…
– Сократ мне друг, но грусть-то мне дороже! – донесся до меня разговор повитухи с другой женщиной. Говорила, конечно, не повитуха, – та уже двух букв связать вместе не могла.
– Это Сократ вас грусти научил? – спросил я осторожно.
– Чаво вы! Сократ над грустью задумался токмо. У нас, понимаете, раскол. Одни – к грусти чувством, другие – умом. Я сама-то не противная. Я – женщина простая. Но леший его раздери, когда Сократ выходит из дома и начинает катить бочку мимо моего окна… – говорит, говорит, а губы трясутся. И платок с головы – того гляди свалится.
Из-за стола вдруг поднялся медведь-купец и подошёл к нам.
– А! С приезжим треплетесь. Ну-ну. – Сократ обратился ко мне. – Вы мо́зги им пудрой сахарной не посыпайте. Женщины – как мякиш, они спорить не умеют. Вы со мной спорьте. Я представитель.