Незнакомцы на мосту - стр. 75
После своего ареста Абель написал Ливайну письмо из Техаса, приложив доверенность на распоряжение своей собственностью в Бруклине. Копия была затем включена в число судебных документов. В письме говорилось:
«Я пишу тебе в надежде, что ты найдешь способ помочь мне избавиться от оставшегося у меня имущества. У меня нет каких-то особых пожеланий. Просто просмотри мои картины и сохрани наиболее достойные из них до того (маловероятного) времени, когда я смогу вновь вернуть их себе.
Не возражаю, чтобы ты взял себе или пустил в дело любые материалы, которые могут оказаться полезными тебе или другим моим друзьям… Если найдешь способ что-то продать, оставь себе из выручки сумму, достаточную для компенсации затраченных тобой усилий».
Абель не упомянул ни о своем аресте, ни о местонахождении, как не объяснил эпитет «маловероятное», употребленный относительно времени возвращения имущества в свою собственность. Тем не менее доверенность оказалась оформлена по всем правилам в нотариальной конторе в Идальго, штат Техас. Впрочем, она так и осталась невостребованной.
Когда Абель закончил свой рассказ об отношениях с Уинстоном, я заметил, что не вижу в них ничего особенно опасного для линии его защиты в суде. По его заверению, Уинстон ничего не знал об истинных занятиях Абеля и видел в нем разочарованного бунтаря против общественных устоев, который, однако, создал себе жизненные условия, не совсем совпадавшие с его философскими взглядами.
Сменив тему, я попросил Абеля рассказать о своем прошлом и задал вопрос о расовой принадлежности.
– Я чистейший белый, – ответил он, а потом не без хвастовства добавил, что евреи часто принимали его за еврея, немцы за немца, а поляки за поляка. Надо ли ему было объяснять, что в Бруклине он сходил за стародавнего бруклинца?
– Все это очень хорошо, – заметил я, – но вот только среди американцев ирландского происхождения вы не слишком походили на того, кому при крещении дали имя Мартин Коллинз.
Он рассмеялся и снова стал самим собой, благополучно преодолев зачатки нервного срыва. Теперь он продолжил разговор сам, высказав большой интерес к газетной публикации из Москвы о поимке американского шпиона-резидента. Он объяснил, что это очень походило на «прощупывание почвы» для вероятного обмена агентами в будущем, поскольку сообщения подобного рода крайне редко появлялись в прессе на его родине.
Я выразил серьезные сомнения в подобной возможности, поскольку в газетах говорилось о том, что «американский агент» был латышом по национальности и его арестовали, как только он оказался на территории Латвии. Его едва ли кто-то считал ценным разведчиком, и властям такой обмен не показался бы равноценным.