Незнакомая дочь - стр. 5

Не прошло и недели, как это превратилось в привычку. Я пересекала лес, где все мне нравилось: и сухое потрескивание сосновых шишек, которые открывались на солнце, и запах маленьких зеленых листочков мирта, и тонкие полоски отслоившейся коры, свисавшей со стволов эвкалиптов. Пробираясь по тропинке, я представляла себе зиму, застывший в ледяном тумане сосновый лес, мышиный терн, усыпанный красными ягодами. Каждое утро мужчина на кассе радостно и учтиво приветствовал меня. Я покупала в баре кофе и минеральную воду. Спасатель по имени Джино, наверняка студент, предупредительно открывал мой зонт и раскладывал лежак, а потом прятался в тень и – пухлые губы приоткрыты, взгляд сосредоточен на странице толстенной книги – принимался черкать карандашом, явно готовясь к экзамену.

Вид этого юноши приводил меня в умиление. Обычно, подсыхая на солнце, я засыпала, но иногда только прикрывала глаза и с интересом подглядывала за ним, стараясь, чтобы он этого не заметил. Судя по всему, он был непоседой, его красивое тело постоянно нервически двигалось и вертелось, свободной рукой он ерошил черные как смоль волосы, теребил подбородок. Моим дочерям он бы очень понравился, особенно Марте, которая моментально влюблялась в сухощавых нервных юношей. А может, он и в моем вкусе тоже. Я нередко замечаю, что от меня самой во мне теперь очень мало, зато очень много – от них. Вот и на Джино я смотрела глазами Бьянки и Марты, с учетом их склонностей и пристрастий, какими я их себе представляла.

Молодой человек был поглощен чтением учебника, однако у него, похоже, имелись датчики, не связанные со зрением. Стоило мне подняться, чтобы передвинуть лежак в тень, как он вскакивал и предлагал свою помощь. Я улыбалась, отрицательно качала головой: как будто мне никогда не приходилось перетаскивать лежак! Мне вполне достаточно было чувствовать себя в безопасности и не думать о сроках, о неотложных делах. Никто теперь не нуждается в моей опеке. И для себя самой я тоже перестала быть обузой.

Молодую мать и ее дочку я заметила далеко не сразу. Не знаю, были ли они на пляже, когда я появилась там впервые, или стали приходить позднее. Прошло три или четыре дня после моего приезда, прежде чем я обратила внимание на довольно шумную компанию неаполитанцев, детей и взрослых. Мужчина лет шестидесяти со свирепым выражением лица, четверо или пятеро ребятишек, устраивавших жестокие схватки в воде и на суше, коротконогая, с полной грудью, расплывшаяся беременная женщина лет сорока, которая то и дело перемещалась с пляжа в бар и обратно, с трудом нося свой огромный живот, выпиравший, словно купол, между двумя частями раздельного купальника, – все эти люди явно приходились друг другу родственниками – родителями, бабушками и дедушками, детьми, внуками, двоюродными братьями и сестрами, – и все они одинаково оглушительно хохотали. Громко перекликались, перебрасывались восклицаниями и только им понятными фразами, иногда ссорились. Большое семейное сообщество, похожее на то, что было у меня в детстве, с такими же шутками, таким же притворством и злобными выходками.