Нежные и надломленные - стр. 27
Вполне возможно, что в доме напротив в огромной десятикомнатной квартире жила моя прабабушка, дочь генерала…
В пустынную столовую Набоковых, лишённую ныне всякой пищевой привлекательности, заходит уборщица со шваброй. Высокая, интеллигентного вида женщина с аристократическим лицом, слегка, как бы стыдливо согнувшись, моет шваброй пол. Из кабинета директора вышла секретарша, чья речь и лицо выдавали простое происхождение. Она, пожалуй, могла бы быть потомком семьи повара Набоковых, проживавшего в этом же доме в полуподвальном помещении. Директор музея подняла на меня свои изумлённые глаза, что как так я откуда-то пришла, хоть диплом есть, есть и рабочий стаж по профессии. Но… И, конечно, на работу меня не взяли. Сказали, что есть только вакансия уборщицы, ибо нынешняя собралась в декрет, аристократической красы детишек рожать.
Я отказалась. Не смогла смирить гордыню свою.
Паломница
Я открыла утром глаза, и поняла, что не хочу жить. За окном пела берёза в лучах восхода, листья у неё вылезли и распространились, но во мне не было сока, чтобы распуститься в этот июнь.
Дети были увезены на дачу, первый раз за десять лет мне дали свободу. Крыша поехала моя. Кругом была пустота и свобода, равномерно неизведанная, и никакой голос не звал меня ниоткуда и никуда. Я не вынесла тяжести свободы. Ася рассказала мне о мужике одном, который всю жизнь сидел в тюрьме, и вот его выпустили на волю, и он через день повесился – не вынес свободы, которую так вожделел. Не справился с ней…
Толпа выкинула меня из метро на Балтийский вокзал. На обочине круглой площади стоял автобус «Русский паломник». В нём оставалось ровно одно место. На него никто не претендовал. Из зада автобуса вырывалась струя газов. Автобус рвался в бой, как богатырский застоявшийся конь. Дверцы захлопнулись за мной, мы двинулись в путь – в мужской монастырь на Валдайской возвышенности.
Оделась я соответственно миссии: в длинную чёрную юбку в белый горошек, сиреневый вдовий пиджак, на голову накинула газовый шарф. Вечером накануне я перерыла весь шкаф, пытаясь соорудить себе правильное православное одеяние и не выглядеть при этом очень уж нелепой. Подумала, что пока нахожусь не в стае ангелов, а пред очами людей, не стоит у последних вызывать отвращение, скорбь и уныние убогостью своей оболочки.
Паломники были дамы и мужчины средних лет, уже не до середины жизни дошедшие, а чуть больше, когда все грехи нераскаянные высунули свои жала в судьбах как колья. Все они были без грима и без прикрас, как бы готовые попасть под рентгеновские Божьи лучи, которые безразличны к внешней шелухе.