Нежеланный ребенок мажора - стр. 48
Гор не откликается, глядя в одну точку и притулившись на скамейке. Прикинулся шлангом. Но его отца тут нет, и неясно, приедет ли, а мой тут как тут. И мне придется повиниться, если хочу, чтобы вытащил меня отсюда. Не время уже строить из себя гордого и борзого.
– Стыдно, что полиция приехала, а что друга защитил – не стыдно, – начинаю каяться, всё же поднявшись с пола и подойдя к решетке.
Чувствую себя стариком. Кости скрипят, болят, вижу одним глазом, другой опух, в районе печени разрастается боль, сбитые костяшки пальцев саднят. Всё же я не Рэмбо, далеко не он.
– У охраны Дины Мирохиной другая версия. Она твоего друга обвиняет в принуждении, – цедит папа сквозь зубы, через мое плечо кидая взгляды на Гора. Не пойму, чего в них больше, осуждения или сомнения. – Дело серьезное.
– Она врет, – кидаюсь на защиту Яна без промедления, – я слышал, как двадцать минут он ее принуждал, – рисую в руках кавычки, – прежде чем она вопить начала, в аккурат когда охрана прискакала.
– Хочешь сказать, эта девочка разыграла спектакль? Зачем ей это?
– А зачем Гору принуждать ее? Девок, что ли мало? Говорит, они в клубе за день до этого пересекались.
Отец молчит, размышляет, стреляя глазами туда-сюда. Мужик в форме возле камеры сосредоточенно разбирает бумаги, на нас даже не смотрит. Бомжам тоже пофиг. Мы с отцом будто наедине общаемся, хоть и понимаю, что это не так, но остальное для меня перестает существовать.
Как никогда чувствую связь с ним. Особенно сейчас, когда понимаю, что он пришел, в отличие от отца Гора.
– Ладно. Судя по всему, это их дело, но ты-то, Тимофей, зачем в драку полез?
– А мне надо было стоять и смотреть? Они не спрашивали, кто с Диной был, когда вдвоем нападали.
– Но-но, не наглей, я тебя выручить приехал, но что-то раскаяния не вижу.
– Потому что я не раскаиваюсь, – честно и открыто признаюсь.
Снова пауза. Вижу, что слова мои отцу не нравятся, он медленно закипает, сжимая челюсти и сурово сдвигая брови. По итогу кивает, приняв какое-то решение.
– Отлично, – оглашает результат своих размышлений, – тогда тебе не помешает посидеть тут пару суток и подумать над своим поведением.
Ждет, что я что-то отвечу, но меня просто придавливает к земле реальность. Он что, возьмет и уйдет? Бросит меня здесь? Позволит, чтобы я сам барахтался? Но я не могу, черт побери, мне тут нельзя оставаться, ни в коем случае…
Уже почти разворачивается, но я успеваю положить руку на решетку, сжать пальцами холодный металл, покаянно гляжу ему в глаза. Руки немеют от волнения. Не хотел я, чтобы отец вот так узнавал, и умолять не хотел, унижаться. Но сам виноват, что этот момент настал.