Незавершенная Литургия - стр. 3
Дальше возможности размахнуться веслом не было. Зашелестел тростник. Лодку обступили деревья.
– Я-то не боюсь, – проводник закурил папиросу. – Мне любопытно самому туды заглянуть, я ведь там бывал мальчонкой. Мой отец эту церкву и закрывал.
– Я же говорил, блин, всё тут коммуняки уже обчистили сто раз, ежу понятно, – негодовал здоровяк.
– Да не-ет, – дымил дед, – в том-то все и дело, что не успели…
Тут в дно лодки что-то ударило, и по днищу прошелся скребущий звук. Все насторожились.
– Не спеши! Помалеху двигай, – успокоил всех проводник, – еще чуть-чуть, и приедем. По большой воде к церкве не подобраться, она вощще вся до самых стен в сыросте. Щас в Рыбинку воду сбросили, дак есть хоть куда ступить. Но мелковато пробиратсе, конечно… Держись вон той березы, там я дно проторкал. Должны проскочить.
– Мне-то как быть? – напомнил о себе маленький мужичок на плоту.
– А такжо тихонько правь, ничё не цепляй, – отозвался проводник.
Проплыли мимо полусгнивших опор ограждения, на которых ржавели остатки колючей проволоки. Храм предстал сквозь кружево ветвей во всей своей загадочной красе. Построенный «кораблем», он имел квадратный двухсветный летний придел, приземистую трапезную часть и стройную колокольню со шпилем. Над главным приделом на сводчатой кровле возвышался купол со сложной луковичной главкой. Алтарь выделялся высоким полукругом.
Они плыли, словно по узкому коридору среди кустов и деревьев. Вода была густо засыпана листвой и обманчиво напоминала дорожку в парке. Ветки местами нависали так низко, что касались воды, и их приходилось отводить, как занавес. Наконец нос лодки уперся в дно. Проводник вышел, подтащил лодку к ближайшему стволу и закрепил веревкой. До берега оставалось несколько шагов, но где вода смыкается с сушей, было трудно определить под пестрым ковром из листьев. Плот отвязали и подтащили к самому берегу. И уже на твердой суше стали разгружать с него инструменты, оглядывая церковь.
Несложный русский классицизм. Состояние удручающее. Побелка смыта дождями, и потому просвечивающие кирпичи придавали стенам общий розовый цвет. Разрушенный водой, словно изъеденный низ густо зарос мхом. Черные листы ржавого железа на крыше, местами сорванные со своих мест, громыхали на ветру. В зарешеченных окнах зимней части кое-где виднелись стекла, на летней части – выцветшие голубые ставни и под самой крышей в нише – большая фреска Богородицы с воздетыми руками и со сбитым ликом.
– Да, дед, ты потрудился на славу, – улыбнулся молодой в очках, – и дорогу проторил, и здесь все обрезал, хоть пройти можно.