Нейросити. Реванш - стр. 26
Я подошёл к своему пленнику и содрал с его рта скотч, тут же схватив рукой за челюсть, заставляя смотреть мне прямо в глаза.
– Только пикни, только крикни, Саша – прошу, сделай это. Тогда я с огромным удовольствием отрежу от тебя кусок. Рот заклею, конечно, чтоб ты соседей не пугал. Но отрезать буду очень медленно, чтобы ты ощутил всю прелесть.
– Кто вы? – выдохнул Саша, с ужасом глядя на меня, – Что вам нужно?
– То, что мне нужно, я уже взял, – оскалился я, – прямиком из твоей пустой головы достал. На большее, чем быть просто хранилищем, она оказалась неспособна. Значит и не нужна тебе, так получается?
– Нет, нет, подожди! – взвыл Саша, и я снова зажал ему рот.
– Заткнись, сука! Заткнись, мразь, если хочешь жить… Запомни – у тебя всего один шанс выжить. Ты должен рассказать мне то, что я уже и так видел в твоих воспоминаниях. У меня есть копия, не переживай. Но я хочу, чтобы ты рассказал сам – как всё было?
– Как что было?
– Как Пётр Годунов предложил тебе подставить вашего друга. Как ты согласился. Что с этого поимел Петя, и что ты, как сложились ваши жизни. Всё, Саша – ты выложишь мне всё. И если меня всё устроит – ты останешься жить.
– Но я… Что? Годунов?
– Тебе лучше собраться с мыслями. Я очень не люблю ждать.
И он заговорил. Сначала медленно, неохотно. Потом, всё больше втягиваясь в рассказ, несколько раз сбивался на ничего не значащие события и эмоции, и его приходилось направлять в нужное русло. Всё это время у меня в кармане стрёкотал включённый диктофон. Старый, без прямого доступа к сети – зато я был уверен, что с него эта запись точно никуда не денется.
К слову, на всякий случай я всё это записывал и себе на нейрочип, а также оставил включённую камеру на столе, которая сейчас была направлена на Сашу. Разумеется, она тоже писала.
Я не знаю, откуда у меня взялось это маниакальное желание запечатлеть разоблачение этого заговора, этой подставы, этого предательства, со стольких ракурсов. Может быть, я правда боялся, что все доказательства этого могут исчезнуть. А может – просто хотел, чтобы всё это врезалось мне в память навсегда. Чтобы засело накрепко – так, что не выкорчевать. Чтобы помнить.
А может и в самом деле рассчитывал, что эти признания, эти записи мне помогут? Такой вариант тоже нельзя было отрицать, хотя трезво оценивать свои поступки я сейчас не мог. Даже несмотря на то, что убеждал себя в обратном, и внешне был абсолютно спокоен.
В душе царило такое смятение, гуляли такие бури, что казалось – ещё пара часов, день, или два – и меня просто разорвёт на части от… неизвестного, непонятного чувства. Вина, утрата, злость, ярость, боль, уныние – и всё это одновременно, кипит, перемешивается и мутирует.