Невысказанное завещание (сборник) - стр. 49
И что бы Халиль ни делал, новость, точно капель, так и капала равномерно и беспрестанно в какую-то точку его мозга: «Лейла приехала!», «Лейла приехала!», «Приехала!», «Приехала!» По правде говоря, это… это, друзья мои, надо понимать! Как, по-вашему, должен поступить человек, если вдруг вернётся – точно с неба снизойдёт – его первая, его самая чистая святая любовь, жестоко оборванная на первых же встречах, на первых признаниях?.. Поймите, речь идёт не о куске бревна, а о живом человеке. Речь идёт, наконец, о человеке в годах и с именем, с положением в обществе… В самом деле, какую выдержку, какое хладнокровие должен он проявить, чтобы не нарушить драгоценное спокойствие, которое обрёл ценой многолетних трудов? В каких рамках следует ему держаться, чтобы избегнуть гнева и проклятий Мервар-ханум, с которой он столько лет живёт, скрепя сердце и мучаясь?
Двадцать семь лет тому назад, оканчивая педагогический институт, Халиль сдружился с покойным братом доктора Максуда Узбекова – Мисбахом. Они жили на улице Чехова. Наведываясь к Мисбаху, Халиль заметил свояченицу доктора Узбекова, девушку лет шестнадцати-семнадцати. Увидел раз, другой, и как-то само собой завязалось знакомство. Разговоры, смех, милые шутки. Девушку звали Лейла. Это удивительно, как иногда имя подходит человеку. Казалось, за эту её лёгкость, лёгкость белокрылой бабочки, за непередаваемую грацию, тонкость души и назвали её Лейлой. Никакое другое имя, казалось, не подошло бы ей. Простота и естественность очаровательно сочетались в ней с милым кокетством. Однако Халиль даже боялся обращаться с ней как со взрослой девушкой, в которую можно было бы влюбиться. Она сама взяла да открылась, точно цветок, ему, Халилю, который был старше её лет на десять – двенадцать, не обладал ни особенной внешностью, ни манерами, ему, с кого «деревенщину» не успел соскрести даже пединститут. Она открылась ему с самоотверженной искренностью – в письме… Такую безоглядную веру в человека, такую бескорыстную, мечтательно-чистую любовь можно ожидать лишь от семнадцатилетней. Её любовь была для Халиля настоящим сокровищем – жемчугом, найденным вдруг на дне моря, счастьем, всё очищающим, всё освящающим, зовущим к свету. Халиль понял, почувствовал это всем сердцем и сам, радостный и воодушевлённый, загорелся ответной любовью. Их отношения никого не удивили, даже наоборот: то, что юная девушка, едва освободившаяся от детскости чувств и помыслов, полюбила самостоятельного, скромного и деловитого парня, находило у старших лишь одобрение… Халилю оставалось бережно лелеять хрупкую любовь этой белокрылой бабочки…