Размер шрифта
-
+

Невысказанное завещание (сборник) - стр. 4

, отдельной книгой была издана повесть «Дус кеше» («Друг») в 1929 г.), он в течение длительного времени был практически неизвестен широкой читательской аудитории. По словам самого писателя, «писал мало, печатался редко» [Еникеев, 1998: 386] («Бик аз язам, дөньяга аз чыгам» [Еники, 2000, 4: 422]). Молчание А. Еники в 1930-х гг. историк Р. Салихов объясняет следующим образом: «…его очень тревожила и пугала нездоровая моральная обстановка, существовавшая тогда в среде татарской творческой интеллигенции. Разгул вульгарного социологизма, агрессивные выходки «пролеткультовцев», нападки на деятелей культуры с дореволюционной биографией, нигилистическое отношение к классике не могли оставить равнодушным человека, преклонявшегося перед личностями и наследием Г. Тукая и Ф. Амирхана, мечтавшего о литературном братстве и свободном творчестве. <…>…в послевоенные годы, когда всем уже стало ясно, что в татарской прозе появилось новое, самобытное имя, популярному писателю всё так же было трудно публиковать свои сочинения. Мешало его равнодушие к актуальным темам, излишняя эмоциональность и психологизм» [Салихов, 2004].

А. Еники вспоминает, что Татарское книжное издательство решило выпустить отдельной книгой его фронтовые рассказы, но из сборника был исключён рассказ «Ялгыз каз» («Одинокая гусыня»): «Менә шуның сигнальные килгәч кенә, минем үземә әйтеп тә тормыйча, әлеге «Ялгыз каз» хикәясен китаптан чыгарып ташлаганнар. Мин, белеп алгач та, нәшрият редакторларына йөгереп бардым: «Нигә, ни өчен?» «Ярамый», – диләр. «Ни өчен ярамый?» «Ярамый, вәссәлам!»   – аңлатып тору да юк… Китапның редакторыннан сорагач, ул да төшереп калдыру ягында, хикәя идея ягыннан тотрыксыз, имеш!.. Ходаем, ни дигән сүз бу?! Шуннан соң мин тиз генә Союз идарәсенә гариза язып бирдем, – әлбәттә, яклауларына бик нык ышанып… Күпмедер вакыттан соң, берничә кеше җыелып, миннән башка гына гаризаны караганнар… Нәтиҗәсен миңа мөхтәрәм бер язучы әйтте: «Хикәягезне китаптан чыгарып ташлап бик дөрес эшләгәннәр!»   – диде ул, хәтта тавышын да калынайта төшеп… (Ачуы килгәндә аның шулай тавышын калынайтып, һәр сүзенә басым ясап әйтә торган гадәте бар иде.) Шуның белән мәсьәлә хәл ителде – хикәя китаптан төшеп калды…» [Еники, 2000, 4: 456–457]. «И вот в сигнальном экземпляре обнаружил, что рассказ «Одинокая гусыня» из сборника выкинули, ничего не сказав мне. Узнав это, я побежал к редакторам издательства: «Почему, за что?» «Нельзя», – говорят. «Почему это нельзя?..» «Нельзя, и всё тут!» – и объяснять ничего не стали… Поговорив с редактором книги, узнаю, что он тоже считает, что рассказ следовало убрать – сборник от этого якобы выигрывает, становится более цельным!.. О Аллах, да что же это за глупости такие?! Я подал в правление Союза заявление, естественно, рассчитывая на поддержку… Через какое-то время несколько человек рассмотрели его в моё отсутствие… О результате один уважаемый писатель сказал мне так: «Они поступили очень верно, убрав рассказ!» – при этом он понизил голос (у этого человека была привычка такая – когда он злился, говорил басом). На этом дело закончилось, рассказ из сборника выпал» [Еникеев, 1998: 421].

Страница 4