Невысказанное завещание (сборник) - стр. 2

, причудливо извивающийся в лугах. Улицы, дома, связанные с воспоминаниями юности, – такие как школа, клуб, должны быть особенно дороги, особенно близки… И что от них осталось?.. Напротив стоит величавая гора Ярыш, светлый Дим плавно катит свои волны, в лугах сверкают озёра – всякий раз, приезжая сюда, я с любовью смотрю на них с высокого берега, погружённый в свои размышления, и не могу уехать, не покатавшись в лодке. Но природа, как бы она ни была хороша и богата, сама по себе холодна и равнодушна к человеку – ей абсолютно всё равно, приехал ты или уехал! Человек стремится к ней, тоскует, потому что прошлое человека осталось здесь, здесь хранится… Вот и я, оказавшись на берегу Дима, как бы перехожу в другое измерение – перед мысленным моим взором возрождаются картины прошлого» [Еникеев, 1998: 105]. С чувством родины автор «Последней книги» связывает формирование основ своего мировоззрения.

В рассказе-воспоминании «Җиз кыңгырау» («Медный колокольчик»), в котором нашли отражение личные впечатления А. Еники от поездки на свадьбу родственницы родного брата отца, чувство родины раскрывается как органическая связь человека с природой, имеющая эмоционально-инстинктивную основу: «Күңелгә кинәт нур тулды, күзгә хәтта сөенеч яшьләре килде, һәм шул чакта табигатьнең кешегә газиз ана кочагыдай никадәр якын-кадерле булуын, кешенең аңа мең төрле җепләр белән бәйләнгән булуын, алай гына да түгел, кешенең бөтен хыялы-өмете, эше-гамәле шушы җылы, якты, тере сулышлы табигатьтән яралган булуын ихтыярсыз аңладым, тойдым, белдем шикелле…» [Еники, 2000, 1: 268]. «На душе стало легко и радостно, словно я почувствовал тепло нежного объятия матери. И вдруг я понял, невольно осознал, что природа для нас – та же мать и что мы связаны с ней тысячью нитей. Разве наши мечты и желания, дела и помыслы, словом, вся наша жизнь была бы возможна без щедрой, неистощимой на тепло и красоту природы, без животворного дыхания её?..» [Еникеев, 1974: 45]. В хикая[7] «Туган туфрак» («Родная земля») любовь к родной земле изображается как непосредственное, жизненное чувство, охватывающее всё существо человека: «Беренче тапкыр, бик табигый рәвештә, туган җиренә, туган халкына, телдән генә сөйләнә торган түгел, ә кан тамырында йөри торган чын якынлык-мәхәббәт хис итте ул…» [Еники, 2000, 1: 165]. «В первый раз, совершенно естественно, она почувствовала к родной земле, родному народу истинную любовь, которая выражается не в словах, а растекается по всей кровеносной системе»[8].

Поворотным моментом в судьбе будущего писателя стал его переезд в Казань, в город, который воспринимался им как центр национальной культурной жизни. А. Еники так объясняет читателю причины, по которым он не остался в Уфе – в городе, который полюбил, в котором жили самые близкие его родственники, а уехал в Казань: «Моның бер сәбәбе шунда ки, мин кече яшьтән диярлек татар әдәбиятын укып үстем. Казан ул минем өчен кәгъбә сыманрак бер җир иде. Әдәбиятка керәсе килгән һәркем шунда барырга тиеш кебек иде. Аннары Казан – элек-электән үк үзенең уку йортлары белән танылган шәһәр. Анда белемнең, һөнәрнең төрлесен алырга була. <…> Минем дә төп максатым, билгеле, уку иде. Хәер, дөресен генә әйткәндә, Казан һәрбер белем эстәп килүчене кочагын җәеп каршы алмады. Берәүләр максатларына тиз ирештеләр, икенче берәүләргә ирешүләре шактый авыр булды. (Ул чакларда социаль чыгыш дигән нәрсә еш кына кешенең язмышын билгели иде.) Әмма ничек кенә булмасын, мин дә шушы бик теләп, бик хыялланып килгән каламның шактый ук комлы туфрагына, азаплана торгач, тамыр җибәрә алдым. Әкренләп булса да үстем, әчерәк булса да, җимешләр дә биргәләдем…» [Еники, 2000, 4: 234]. «Одна из причин заключается в том, что я с детских лет полюбил татарскую литературу. Казань была для меня как бы святилищем, литературной Меккой. Каждый, кто почувствовал в себе тягу к писательству, казалось, непременно должен ехать туда. И потом, Казань давно славилась своими учебными заведениями. Там можно получить любые знания, научиться любому ремеслу. <…> Моей главной целью, конечно же, была учёба. Впрочем, если сказать правду, Казань вовсе не была приветлива с теми, кто хотел обогатить свои познания. Одни быстро добивались цели, для других это было очень непросто. (В те времена некая сила, называемая «социальное происхождение», поломала и покорёжила немало человеческих судеб.) Но как бы там ни было, после многих мук мне всё же удалось пустить корни в неприветливую почву этого города, куда ехал с такой надеждой и желанием. Хотя и медленно, поднялся всё же и плоды стал давать, правда, горьковатые…» [Еникеев, 1998: 212]. И далее: «Мин бит башта ук кая, нинди тарихи җиргә, нинди хикмәтле калага килүемне белеп килдем. Белеп кенә түгел, зур өметләр баглап килдем. Казан ул – татар мәдәниятенең үзәге, Казан ул татар әдәбиятының бишеге, шушында инде аның бөтен атаклы әдипләре һәм шагыйрьләре… Тукай үлгәнгә дә әле күп еллар узмаган, аның бөтен замандашлары исән-сау диярлек, шушында яшиләр һәм эшлиләр… Алардан башка монда хәзер күпме яңа әдипләр, яңа шагыйрьләр калкып чыкты. Мин аларның да кайберләрен, мәсәлән, Шамил Усмановны, Такташны укып та, ишетеп тә белә идем. Билгеле инде, минем Казанга килүдән беренче максатым уку булса, икенчесе, һичшиксез, шул әдип, шагыйрьләрне күрү, шулар арасына әкренләп булса да керү иде. Дөресен генә әйткәндә, килгән көннәрдән башлап, мондагы әдәбият дөньясы минем уемны гел үзенә тартып торды» [Еники, 2000, 4: 391]. «Я с самого начала отдавал себе отчёт в том, куда, в какое историческое место, в какой неповторимый город я попал. Скажу больше, я ехал сюда, лелея в душе немалые надежды. Казань – это центр татарской культуры; Казань – это колыбель татарской литературы, здесь живут знаменитые писатели и поэты… Со времени кончины Тукая прошло не так уж много лет, его современники ещё живы и работают… А  сколько новых писателей и поэтов появилось с тех пор. Некоторых я знаю – это Шамиль Усманов, Такташ, например, – читал их стихи, слышал о них самих. Я уже говорил, что главной целью моего приезда в Казань была учёба, а ещё я мечтал увидеть татарских писателей и поэтов, познакомиться с ними и постепенно войти в их среду. С первого же дня приезда мысль о том, что где-то совсем рядом живёт своей увлекательной жизнью мир татарской литературы, не покидала меня. Надо бы как-то разыскать дорогу, ведущую в него!..» [Еникеев, 1998: 355]. Работая курьером в книжном магазине, А. Еники однажды случайно встретил Ф. Амирхана, к которому относился с молитвенным восторгом, затем увидел его в театре в день постановки первой татарской оперы «Сания», ставшей большим событием в культурной жизни города. В первый же год своего приезда в Казань А. Еники посещает заседания кружка татарских писателей в Доме офицеров, на которых читали и обсуждали произведения молодых авторов, выступали властители дум тогдашней молодёжи  – Х. Такташ, К. Наджми и А. Кутуй. Начинающему писателю импонировала царившая здесь атмосфера свободы и равенства. А. Еники много размышляет о своём времени, об особенностях литературного процесса в 1925–1930-х гг. и позже, в послевоенное десятилетие. Он считает, что «всегда чувствовал своё время» [Еникеев, 1998: 425] («Мин заманны һәрвакыт каты тоеп яшәдем дип әйтә алам» [Еники, 2000, 4: 460]), но только книги способны дать ответ на вопрос: смог ли писатель понять его и выразить в своих произведениях.