Невеста вечности - стр. 23

Сестра Пинна с усилием и великой тщательностью мыла кухонный пол. Швабра в ее сильных руках – что пушинка.

Свежий октябрьский холодный воздух льется в окно кухни.

Детский смех…

Это все как-то оживляет.

Некоторые вещи действуют ободряюще, как чашка хорошего крепкого кофе, который сестра Пинна, наверное, не пила целую вечность.

А раньше она без кофе не могла и дня… Что дня – даже глубокой ночью, особенно после соревнований, когда болело все тело, руки, костяшки пальцев, она вставала и варила себе в кофеварке крепчайший эспрессо.

Но все это в той, прежней, жизни, которая отринута.

Костяшки пальцев разбиты… это все, что осталось в напоминание о тех яростных, ярких, славных, проклятых днях, которых нет.

Но которые невозможно, немыслимо забыть. Сколько ни молись. Сколько ни проси.

На трибунах – ни одного свободного места. Стадион полон.

Где же это? Мюнхен? Или Гамбург? Нет, это Загреб. На трибунах – сплошь мужчины. Женщин мало – это в основном «подруги» – блондинки в розовом, с крохотными собачками на руках. Псинки испуганно таращатся на происходящее и даже не лают, не скулят.

Потому что крики с трибун, оглушительный рев на всех языках грохочет, как море о скалы.

Чемпионат Европы по женскому боксу. Яблоку негде упасть. Все билеты раскуплены. Финал соревнований.

Она в финале… еще один бой, и она…

Запах едкого пота.

Ринг.

Тело как тугой узел мускулов. Словно свитые веревки под кожей… Руки… Руки – это лучшее оружие на все времена.

Это не драка двух женщин на ринге, за которой с ревом, свистом, хохотом и бранью наблюдает весь стадион. Это бой за чемпионский титул.

Сестра Пинна аккуратно прислонила швабру к стене. Выпрямилась. Глянула на свои руки – крупные, с мозолями, с разбитыми костяшками пальцев.

Кости снова болели, мозжили. Она потерла кулак о кулак, как всегда делала раньше.

Потом открыла настежь окно в кухне, чтобы сырой пол просох. И долго стояла на сквозняке. Не молилась, ничего не просила, просто смотрела из монастырского окна на мир.

Как там, в миру, ветер срывает желтые листья с деревьев.

Как они летят и падают.

Падают, чтобы сгинуть, умереть на земле, словно ненужный сор.

Домик из силикатного кирпича под зеленой крышей казался необитаемым, но ровно до тех пор, пока Страшилин громко не постучал в калитку. «Тоже нет сплошного забора, – отметила про себя Катя, – в «Маяке» они друг от друга не отгораживаются».

– Откройте, пожалуйста! Это полиция, – оповестил домик из силикатного кирпича Страшилин громко и внятно.

Тишина. Долгая пауза. У Кати сложилось впечатление, что их разглядывали из окна – во-о-он там справа, украдкой из-за шторы.