Неверный. Расплата за ложь - стр. 8
Не посадят же меня за кусок хлеба?
Да и что мне позор? Я и так опозорена донельзя.
Заклейменная слухами по самую макушку.
Мама пыталась сначала кормить меня втихомолку, носила мне еду ночью.
Но отчим заметил и выписал ей по первое число. Сказал, что я не заслужила еще свою порцию с общего стола, а если хочу есть, надо работать лучше.
Мамина жизнь и так несладкая, мне не хотелось добавлять ей проблем.
Она и так уговорила отчима взять меня к себе в дом, обещая, что я буду прислуживать и пасти овец. Идти мне беременной было некуда, когда семья от меня отреклась, а муж, как оказалось, только использовал, а вовсе не любил.
Я боялась, что у меня отнимут ребенка и что-то с ним сделают.
Нужда и отсутствие выбора привели меня в этот аул, из которого я не могу сбежать, пока не обеспечу будущее своему ребенку.
Мне нужен дом, защита, средства, чтобы выжить.
А где это всё взять? Я пока не знаю. Одна надежда на побег.
Боль снова пронзила желудок, заставила сжаться. Затошнило.
Накрыла обида на мать. Пришла же в комнату, отчим спит, неужели не могла прихватить хоть печенье?
Вот была бы моя доченька рядом, я бы к ней прижалась, она бы подарила мне свое тепло. Но Лейла в своей мягкой, уютной, чистой кроватке в тепле, а я в холодном, продуваемом ветром закутке. Еще и комары эти приставучие – жужжат, надоедают.
Перевернулась на другой бок и поджала под себя ноги. Стала колупать пальцем стенку, отковыривая куски штукатурки. Слезы не спрашивали разрешения.
Всё лились и лились по щекам, а я их даже не стирала.
Раньше, еще в доме моего биологического отца, я могла не думать о еде. Забывать поесть. Еды было вдосталь, мы питались хорошо, с изыском, статус семьи и достаток это позволяли. Поэтому мне не приходилось думать о пропитании. Я могла выбирать, что есть, и сама решать, какое блюдо съесть сегодня, а какое – завтра.
Могла пойти в кафе. С сестрой, с мачехой или всей семьей.
Это сейчас я называла ее даже про себя мачехой, а тогда считала мамой и не понимала, почему она так по-разному относится ко мне и сестре – к ней с любовью, а ко мне с холодом, граничащим с вечным недовольством. То я не так хожу, недостаточно изысканно ем, мало говорю, много говорю, делаю всё не так, как нужно. Но больше всего я не понимала, как она, воспитывая меня столько лет, так легко от меня отказалась.
Я ведь ее любила всем сердцем и тянулась к ней, словно росток, который искал солнечного света и тепла. А она даже не обернулась ни разу, когда меня выгоняли из дома прочь.
А по дороге сюда, когда выяснилась вся правда о моем рождении, я много раз крутила в голове наши семейные девичьи посиделки, пытаясь понять, что я сделала не так.