Размер шрифта
-
+

Нет причины для тревоги - стр. 41

На убыстренной скорости перед его затуманенным взором прокрутилось виртуальное видео его жизни. Его детство избалованного мальчика, хрущевская оттепель и ресторанные похождения, поезд берлинской подземки и лагерь для перемещенных лиц, годы бродяжничества по европейским столицам, небоскребы Америки. И под отчаянный скрип стропил сортирной будки Альперт задался крамольным для себя вопросом: «А стоило ли так рваться на свободу?» Неужели вся его жизнь, все нечеловеческие усилия пробиться на Запад – все это сводилось к тому, чтобы наложить кучу дерьма на полянке одного из самых прекрасных заповедников штата Нью-Йорк и потом выпасть из южноамериканского сортира под колеса одноколейки? Но мы задаем существенные вопросы лишь тогда, когда уже нет времени выслушать подробный ответ. Он слышал лишь колотьбу в висках и надвигающийся стук колес поезда. И больше ничего. И никого. Никого? Если бы он не был атеистом и воинствующим антиклерикалом, он вспомнил бы о Боге и потребовал бы ответа.

Считайте это случайным совпадением или Божественным провидением, но в этот роковой момент из-за перекошенности всей сортирной постройки щеколда приподнялась и дверь кабинки в последний момент распахнулась сама. Он выполз оттуда, как толстозадый муравей из осыпающейся щели в земле. Ормига кулона. Муравьиная куча потревожена, и каждый муравей бежит в своем направлении со своим личным заданием. Если только его не загонят в рот и не раздавят чьи-то зубы. Или колеса поезда. За спиной у него рушились миры и унитазы под паровозный гудок. Мужики перед вертелом продолжали как ни в чем не бывало уплетать вепря, загоняя муравьев себе в рот.

Джип с охраной поджидал его на косогоре. Он ехал обратно в аэропорт, уже не разглядывая окружающий ландшафт. Он так и не опробовал магического соуса. И никогда не попробует. Истинный ресторанный критик готов опробовать любое блюдо. А он струсил. Он не способен был преодолеть себя и профессионально засунуть в рот живого муравья. Он способен пережевывать лишь мертвую плоть. Это был не просто профессиональный провал. Это было личное фиаско, капут. Он задремал, и ему мерещилось, что это Россия загоняла его обратно себе в пасть тоталитаризма и автократии. Он вернулся в Лондон живым трупом.

Эта гротескная гипербола России и Альперта-муравья меня развеселила. Я снова издал свой иронический смешок, и снова явно неуместно, судя по мрачному выражению лиц метрдотеля и главного официанта. А может, они вообще тут мрачные типы? Чем смешней и абсурдней развивалась история, тем мрачней становилось и лицо самого Альперта. При этом, как это свойственно людям высшего класса и воспитания, он говорил не снижая тона, не смущаясь взглядов со стороны, все громче и громче. Громко и по-русски. Я же чувствовал на себе взгляд официанта: он закусил губу и смотрел на меня с ненавистью – или мне так казалось.

Страница 41