Размер шрифта
-
+

Нет покоя голове в венце - стр. 3

– Ты ведь убить меня пришел, признайся, Бориска Скопец? – сверкнул глазами Василий.

Государь весь преобразился. В глазах запрыгали черти, губы растянулись в улыбке, будто этих слов, этой мысли он ждал для выздоровления. Василий приподнялся на кровати и впился в Бориса немигающим взглядом. Зрачки в покрасневших глазах так расширились, что серая радужка совсем исчезла. Борис подобрался. «Первым делом горшочек схвачу из-под кровати, накормлю его величество царскими удобрениями».

– Я пока здесь лежал, Бориска, я много думал, – запальчиво начал государь; он торопился, глотал окончания слов, будто боялся, что не успеет сказать. – Я обо всем передумал, пока эта проклятая болезнь ела меня. О жизни, о смерти, о предназначении, о роли государя в судьбах людей. И знаешь, что я тебе скажу? Мне многое открылось. Я всегда знал, что о самом главном можно просто догадаться. Вот я и догадался. Ты оставь свои паскудные мысли и послушай меня лучше, выйдешь отсюда умнее, чем вошел.

Василий вдруг упал обратно на подушку и какое-то время молчал. Борис осторожно привстал и внимательно посмотрел на Василия, пытаясь разглядеть, дышит ли тот. Злодей открыл один глаз и подмигнул Борису. Борис вздрогнул. «Ну что за беса нам Царица в государи определила?»

– Сядь, Бориска, и слушай, – государь повернулся набок и заговорил энергично, как будто заучил заранее. – Лучше бы тебе записывать, но ты, дурак, грамоте не обучен.

«Сказал полоумный царь», – огрызнулся про себя Борис. Но, с другой стороны, на правду не обижаются: Борис, при всем его известном красноречии, так и не научился писать. Государь любил, чтобы ему читали вслух, а Борис часто бывал при нем, так что понахвататься успел, но всерьез грамоту так и не освоил.

– Ничего, запомню как-нибудь, – сказал Борис. – Я же не буквами думаю.

– Запоминай получше, – хрипло рассмеялся Василий. – Через сто лет все будут жадно выискивать любое упоминание обо мне, каждое мое слово. Через двести мне повсюду поставят памятники. А через триста признают, что я был величайшим государем в истории.

«Через триста лет никто и не вспомнит, что ты жил, – подумал Борис. – А если и вспомнят… Надеюсь, к тому моменту наконец изобретут бумагу для подтирания да твой светлый лик на ней отпечатают».

– Как в святых книгах написано? – продолжал разглагольствовать Василий. – Всякая власть – она от святой матери нашей. Так? Но какие ее проявления мы видим в повседневности? Наша Царица не очень-то балует нас своим вниманием. Я жизнь свою положил на то, чтобы найти ответ на один вопрос. Знаешь, какой? Знаешь? – речь Василия снова ускорилась, он забормотал, и Борису пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, о чем говорит государь. – С детства моя жизнь была испытанием. Матушка с отцом рано оставили меня, и я, маленький, насмотрелся на произвол власть имущих. А кто были эти власть имущие? Все наши первые люди. Шуйцы, Каменские, Глиничи, Бадашевы. Все богатство моей семьи разграбили, всю казну вынесли. Золото переплавили в чаши золотые, на тех чашах свои имена написали, будто в их семье это уже много лет. Меня и брата моего ни во что не ставили, при нас поносили наших родителей самыми последними словами. Каменский в сапогах моего отца ходил и на его постели спал, напившись.

Страница 3