Нет имени страшнее моего - стр. 22

– Император зовет всех пред его очи, – произнес воин. – А ты плохо выглядишь, дружище, – добавил он столь же негромко, после чего сердце Абаима подскочило и замерло в полете, где-то у горла. – Я вижу, ты давно уже тут. Пойдем, дело срочное.

– Это из-за меня? – вырвалось у него. Хандога оторопел.

– Из-за тебя? А что ты натворил-то такого, отчего зовут всех, а не палача или пыточных дел мастера? Ладно, пошли, там разберемся.

Но Абаима пришлось вести до площади, добраться сам, привычной твердой походкой, он оказался не в состоянии, ноги, враз сделавшись ватными, буквально отказывали. Хандога, с удивлением глядя на товарища, придерживая того за руку, вел за собой и говорил негромко, но от этого полушепота Абаиму делалось только хуже.

Император созвал не только стражу, рядом с ним уже находились и астролог, и главный советник. И палач. Вот странно, увидев того, Абаим немного успокоился, хотя почему, и сам не понял. Начальник стражи подошел ближе, оглядываясь по сторонам в поисках неведомо кого еще.

Государь стоял на стилобате своего храма, скорее, обсерватории, как обозвал это строение астролог. Ведь он один из ныне живущих тайком заглядывал туда, а зная тайный смысл многих предметов, хранящихся и расположенных внутри, предположил среди таких и наличие великой подзорной трубы, именуемой телескопом – не ту, что приставлял к глазу всякий астролог, но именно средство наблюдения за звездами, тот самый непостижимый размерами язык храма-колокола, надежно прикрученный к четырехскатной крыше, о коем рассказывал еще Хандога. С его помощью император разглядывал небесную твердь, в надежде лицезреть обитель богов или, того хуже, отправить туда своего прирученного демона в качестве злобного ответа Дьелю за полученные могущественные артефакты. Может, принадлежавшие самой Катамае, может, ее присным, но, как бы то ни было, под присмотром сестры сделанные.

Рядом с самодержцем находились главный советник и палач, на ступеньках храма – астролог, а на самой храмовой площади, выложенной базальтовыми и гранитными плитами, полукругом стояли стражи его величества. Они немного растерянно поглядывали по сторонам, не то в ожидании других зрителей, не то просто пытаясь понять и просчитать дальнейшие действия вседержителя, исходя из сложившейся обстановки – но пока безуспешно.

Абаим последним вошел в полукруг, и тот принял его, сомкнувшись. Император, помолчав немного, заговорил негромко, но эхо, многократно усиливавшееся благодаря умелому расположению строений на площади, разгулялось меж ними, отражаясь, теряясь и возвращаясь, буквально сходясь на вынесенной из врат дворца бронзовой плите, где уже лежало два меча, один против другого.