Нет имени страшнее моего - стр. 21
Абаим замер. Медленно поднялся. Мысли спутались, как пеньковый канат, завязанный неловким матросом.
– Каким же это таким образом… одержать верх. Уж не заговор ли вы мне предлагаете? – при слове «заговор» все четверо немедля отшатнулись от начальника стражи и единовременно закачали головами.
– Ты не можешь не знать, что заговоры в отношении его величества бесполезны, всякий, осмелившийся думать дурное о нем, истирается из нашего мира одной только силой его мысли. Нет, речь идет именно об уготованной и ему, и тебе судьбе, о предначертанном, о том, что ни я, скромный астролог, ни ты, всего лишь начальник стражи… прости, я хотел сказать – пока начальник стражи, ни сам всемогущий полубог-император не в состоянии изменить. Завтра случится неминуемое. Вы выйдете друг против друга, это уже не обсуждается звездами, но вот исход вашего поединка будет зависеть, прости меня еще раз, исключительно от тебя, почтенный Абаим. Прежде всего, от тебя.
Новые путаные рассуждения влиятельных господ. Абаим понял, что дольше его вспухшей от невозможных мыслей голове не выдержать и попросил отложить всякие объяснения на потом. Обсуждение разом остановилось, сиятельные склонили перед ним головы и молча проводили до дверей, пожелав приятных сновидений. Будто в насмешку.
Глава 4
Абаим проворочался до рассвета, а после, чтобы хоть как-то избавиться от тяготящих разум мыслей, решил отправиться на пост. В этот раз его смена начиналась в семь утра, но терпеть до этого времени оказалось выше его сил. Абаим прибыл за два часа до назначенного срока, чем немало удивил стража.
– Сегодня я заступаю раньше. Авдаш, свободен, – он сам удивился тому, сколь твердо прозвучал голос, хотя зубы и стучали, дрожало все тело, будто у немощного старца, ожидающего последних часов, отведенных ему в этой юдоли скорби. Молодой хотел возразить, но что-то в лице Абаима закрыло ему рот крепче любого окрика, он молча кивнул и, вскинув руку в приветствии, ушел. Абаим заступил на пост и долго смотрел вслед уходящему.
А затем проклятые мысли вернулись, выворачивая мозг наизнанку. Что за случай, что за судьба такая, – мешалось и путалось в голове. К чему приведет, что подарит, отнимет что? И, главное, отчего ж так быстро, будто все не заранее приготовлено, выверено и собрано звездами воедино, а в страшной спешке собрано и предъявлено на его усмотрение. Может, так и получилось? Объяснений астролога и главного советника он уж не помнил, ворошение мыслей не давало никоим образом рассуждать стройно, обращая все доводы рассудка в страх и мучительные сомнения в себе и в мире, вдруг потерявшим прежнюю твердость и естественную прямолинейность. Абаима бросало то в жар, то в холод. Он оказался не в силах сосредоточиться даже на своих страхах: заполонившие голову горячечные мысли, смешавшись в кучу-малу, твердили каждая свое: одна, беспечная, праздновала некий успех, другая, трусливая, трепыхалась мерзким холодком. Третья, исполненная сомнений, уверяла, что все есть ложь и предательство, не более. Четвертая, умудренная опытом, поминала, что все есть суета сует и вечная суета, что бы он ни сделал, выбор уже произведен за него, другой вопрос, кем и чей это выбор – горний или человеческий. Шестая требовала пойти к Хандоге и все ему рассказать, седьмая напоминала о долге и чести и обязывала идти к самому господину императору и каяться, каяться…. А были еще другие мысли, восьмые, десятые, двадцатые, они приходили и возвращались, и не давали покоя, Абаим не заметил, как стал ходить кругами все быстрее и быстрее, покуда буквально не воткнулся в представшего пред ним Хандогу.