Нескучные истории большого города. Рассказы и повести - стр. 6
Ваганов шел быстро и представлял, как обрадуется Соня ёлке, как в суматошных новогодних праздниках растают недоразумения и ссоры последних дней. Снег всё кружился и кружился, выбеливая асфальт и темные деревья, принося странное успокоение и надежду.
– Всё наладится, – говорил себе Ваганов, сворачивая во двор. – Не станет больше пустоты в этой жизни, уходящей без следа между пальцами…
«И счастье, послушное, будет всегда с тобой, – вдруг вспомнились ему Ирины слова. – Ты должен жить с удовольствием, баловать себя… Ты просто для этого создан…»
Ты для этого создан?!
Ваганов остановился, прислонился к стене дома.
Он поставил елку в снег и закурил, прикрывая ладонью сигарету от мокрых снежинок… Покурив, постоял ещё минуты три, вдыхая легкий морозный воздух, потом сунул руку в карман, нащупал маленькую тёмно-синюю коробочку, Ирин подарок – и, размахнувшись, забросил ее далеко в снег…
Сони дома не было. Одежный шкаф в прихожей, почему-то был открыт и пуст. Ваганов прошел через комнату в кухню, удивленно отметив в квартире какой-то неожиданный беспорядок. В темной кухне остро пахло молотым кофе.
«Типично лабораторная привычка пить кофе вечером, чтобы поработать еще час-другой», – вслух подумал Ваганов, включая свет и ставя на газовую горелку чайник.
Он вымыл руки, выложил мандарины в красивую, привезенную из Юрмалы плетёнку, поставил её на стол.
На столе лежал лист бумаги с четкой Сониной скорописью. Ваганов быстро пробежал его глазами, потом сел и медленно перечёл ещё раз.
Несколько минут он сидел и молча смотрел на этот лист, затем встал и высыпал мандарины в холодильник, на замёрзшую морковку.
Постоял у окна, барабаня пальцами по стеклу.
За окном небо стало чистым, снег наконец кончился, и по пустому двору, по крышам, по земле, уходя в бесконечность, тянулась голубая снежная дорога.
СЕРЕБРЯНЫЕ ТРУБЫ
Тень распласталась по шоссе, неестественно большая, вытянутая, – его собственная одинокая тень. Лишь она была сейчас рядом, вместе с ним кувыркаясь по пыльной бетонке.
Комраков оторвал руку от руля, передвинул рычажок переключателя. Цепь вжикнула, перескочила на другую звездочку. Прошло, наверное, больше двух часов, как, бросив пелетон, он в одиночку ушел вперёд.
Грязно-серая бетонка скучно тянула прямо и прямо, потом заползала на невысокие холмы, спускалась обратно на равнину и устало истаивала в маленьком городке у самых гор. Густой тяжелый воздух поднимался от нагретой бетонки. Комраков ловил его широко раскрытым жадным ртом, но надышаться не мог. И, наверное, от этого сердце стучало часто-часто, отдаваясь в висках.