Несколько минут после. Книга встреч - стр. 3
Он медленно, с улыбкой рассказывал о своей жизни, как бы гостеприимно впуская нас в нее. В прошлом году окончил вечернюю школу, где проучился четыре года; зимой в деревне скучно, школа же приближает неведомое. Жена Ак-оола куда-то уехала, но на почетном месте лежал ее орден «Мать-героиня». В комнату заглядывали дети. «Их одиннадцать. Пусть растут…»
Сначала он взял игиль. Мелодия была незнакомая, но что-то неясно напоминала, словно пока не прожитый день. Я посмотрел вслед за Ак-оолом в окно. Хотел увидеть построенные им кошары и дома. А он сел на пол, стал играть на хомусе. Может быть, это была песня табунщика. Или борца, выходящего помериться силами в тувинской спортивной игре хуреш. Или наездника, восхваляющего победившую в состязании лошадь.
«Глаза ее, как две пиалы, наполненные аракой, дыхание ее, как туман в долине, бег ее, как сильный ветер в степи…»
Так сидели и пели – много веков подряд – предки Ак-оола.
Пели о Туве и, как все люди на свете, думали, что лучше родины земли нет: здесь степь и тайга, полупустыня и тундра, песок, вечная мерзлота, альпийские луга…
Пели об Улуг-Хеме. Слова были другие, не те, что сказал об этой реке Чехов, – смысл тот же.
«Не в обиду будь сказано ревнивым почитателям Волги, – писал Антон Павлович, – в своей жизни я не видел реки великолепнее Енисея… Енисей – могучий, неистовый богатырь, который не знает, куда девать свои силы и молодость».
…Старые песни и молодая река; вступление в тему.
В той стороне, где утро
Иногда по тому, как умер человек, можно судить о его жизни.
Пальмбах умер, простудившись на рыбалке. Он лежал в номере гостиницы. Рядом с кроватью, на столе, была открыта чья-то рукопись. Когда Александру Адольфовичу становилось лучше, он брал карандаш и начинал править – думал о судьбе чужой работы, не хотел подвести товарища.
Здесь, собственно, намечена вся его жизнь.
Долгие годы Пальмбах был неприкаянным странником: в юности ночевал на вокзалах; уже став профессором, одним из создателей тувинской письменности, жил в маленьких комнатушках. В гостинице он чувствовал себя как дома, а дома как в гостинице: всегда готов был сорваться с места.
Его редкая участливость не была нарочитой, однако сразу бросалась в глаза. Размышляя об этом, Степан Щипачев писал: «Я много на своем долгом веку знавал хороших людей. Но такие, каким был Александр Адольфович, мне все же встречались не часто. Он был до застенчивости скромен, но щедр на доброту».
Ну а природа? Рыбалки, долгие прогулки – это были его немногие и редкие радости.
В Туве я часто слышал ими Александра Адольфовича. Слышал от писателей и пастухов в Бай-Тайгинском районе, библиотекарей, ученых, артистов. Многие добавляли слово «башкы» – учитель. С трудом я разыскал сборник «Александр Пальмбах – писатель и человек»: в библиотеке книга все время была на руках, знакомые успели раздарить приезжим… Книга оказалась совсем тоненькой, прочитал ее за несколько часов. Но потом открывал вновь и вновь.