Непростые смертные - стр. 45
Янка вздохнула, словно решилась на давно задуманную дерзость. Сколько они не виделись, сколько не говорили – почти четыре года, да, уже четыре. Сестра опустила лицо, упираясь подбородком в грудь.
– Да и в самом деле, – быстро зашептала она, – что ему сделается? Он у тебя заговорённый, вечно первый в любой драке, за всю жизнь ни ссадины, ни царапины, даже синяка не было…
Маришук внимательно дослушала обиженный шёпот и не возразила. Заговорённый? Что ж, очень даже может быть. Действительно ни царапин, ни ссадин. Маришук задумалась, откуда Янка такое знает, но вслух спросила другое:
– Тебя не хватится мужнина родня?
Янка шмыгнула носом.
– Я предупредила, что к тебе пойду. На племянников посмотреть.
– Отпустили? – хмыкнула Маришук.
– Да.
– А ты действительно хочешь посмотреть или так, для предлога?
– Ну за кого ты меня принимаешь? – Янка обиженно надула губы. Губы хороши, сочны, как вишня.
– Да ты глаза при встрече отворачивала!
– Так то из-за отца! Теперь он не может выгнать меня из дома…
Маришук встала и пошла в терем. Янка неуверенно последовала за ней. Младшая сестра с робостью оглядывала домашнее убранство. Терем новый, половицы не скрипят, резьба на стенах свежая, радостная, каждая комната размером со всю избу, в которой сёстры выросли… Маришук поняла, что Янка не успела оглядеть свой новый дом, как смогла прибежала к ней. Если Маришук жила в тереме, то Янка в настоящих палатах. Днесь она переоденется в шелка и парчу, и бедность станет воспоминанием из детства. Больше ей не ходить голодной и босой, но даже изменение к лучшему – изменение.
– Страшно? – поняла Маришук.
– Очень, – у Янки дрогнул голос.
– Ничего. Приходи, когда хочешь.
Маришук отвела сестру в свою горенку. Старший сын играл на полу, младший лежал в люльке. Янка ласково защебетала, первым делом устремляясь к люльке и уже с младенцем на руках наклоняясь погладить трёхлетнего. На её лицо выглянула нежная улыбка.
– Правда можно приходить?
– Правда, – улыбнулась Маришук.
*
Войско победителей вернулось, когда на берёзах начали желтеть листья. На рассвете поднялось летнее солнце, пришло бабье лето. Собиравшие в полях жито, всё в основном женщины и старшие дети, запоздало таскали в амбары высушенное сено. С огородов добирали овощи, заполняли погреба. Нога ни единого мунгита не попрала земли родного городища.
Маришук вышивала для мужа рубашку. Возгласы с улицы заставили её отложить работу. Она не кинулась со всех ног на улицу, как делали соседки. Вести летели быстро, от оратеев, от протозанщиков у острога. Значит, рать ещё идёт к городу по дороге между полями. Первым делом Маришук поднялась к своему столику, на котором хранила гребешки и украшения, взялась за кувшин, налила воды в начищенный таз, придирчиво осмотрела отражение, оправила причёску, надела серьги, повязала платок, убирая углы за спину, закрепила тот самый жемчужный кокошник. Подняла младшего сына на руки, старшего взяла за ладошку и только тогда ступила за порог.