Непрерывное восхождение. Том 2, часть 1. Сборник, посвященный 90-летию со дня рождения П. Ф. Беликова. Письма Г. В. Маховой (1934-1936). Письма (1938-1975) - стр. 44

. В Эстонии были немцы, и сразу в Нарву было не попасть. Потом опять Нарва. Война с красными, обстрелы. Бегство отца. Лазарет у нас на квартире, и отъезд в Ревель. После заключения мира – обратно в Нарву. Зимой – школа. Летом – Гунгербург[55] и Гапсаль[56]. К 23-му году от прежнего отцовского состояния почти ничего не осталось, он пошел служить в акц[ионерное] общ[ество] «Нарва Импорт» и попал в Сыренец. Туда же за ним поехал и я. Около года, кажется, жил в Сыренце, и затем опять Россия. Петроград. Люблю его вспоминать, его «оград узор чугунный, Неву, одетую в гранит, дворцы, Адмиралтейскую иглу» и т. д. Нельзя Петроград не любить, прожив в нем, как я, около трех лет. Коренные жители Петрограда не могут себе представить, как можно жить где-либо вне его. Ведь петербуржцы, волею судеб очутившиеся в иммиграции, не столько тоскуют о довоенной жизни, о своих погибших капиталах, о судьбах России, наконец, как о самом Петрограде.

Знаете стих Агнивцева:

Каждый город имеет свое лицо. И, может быть, ярче всего это свое лицо выражено у Петрограда. Если петербуржец живет в других маленьких городах, он вспоминает грандиозность своего Петрограда, если он живет в гигантских городах Западной Европы или Америки, то вспоминает своего «гранитного барина», с которым не в состоянии спорить в величии многочисленные небоскребы. Величие выражается не только величиной, но и спокойными, плавными линиями архитектуры, улицами, проведенными как по линейке, и правильными пропорциями отдельных частей. И Петроград выдержан, донельзя выдержан, в своем особом Петроградском стиле, который накладывает на все свой отпечаток. Ни революция, ни красные флаги и платочки, ни демонстрации стотысячной рабочей толпы не могут сгладить черт «гранитного барина». Его «голубую кровь» не испортить никаким мезальянсом. Мне хотелось бы еще побывать в Петрограде. Очень многим я ему обязан. Его дворцы, его музеи, театры, опера открыли мне красоту искусства. Потом опять Сыренец, который научил меня любить природу. Я часто вспоминаю Сыренец и когда-нибудь навещу еще его. А теперь я уже четвертый год сижу в Ревеле. В данный же момент даже не сижу, а лежу и вспоминаю все, что было. Но не вспомнить всего. Очень много было. Это быстро сказать: Петроград, Сыренец, Ревель, но ведь каждый день, каждый месяц, каждый год в Петрограде, в Сыренце и Ревеле чем-то заполнялся, что-то приносил и что-то уносил без возврата. Вот вспомнил, как уезжал из Саратова отец, а я его не пускал, вцепился в его ногу, и с трудом меня оторвали, и вспомнил, как полгода тому назад я вошел в квартиру и нашел его на полу, в крови, мертвым.