Непрерывное восхождение. Том 2, часть 1. Сборник, посвященный 90-летию со дня рождения П. Ф. Беликова. Письма Г. В. Маховой (1934-1936). Письма (1938-1975) - стр. 12

Вы бы, несомненно, скорее дошли бы до назначения, чем я, потому что Вам из Евве[12] пришлось бы идти, а мне из Ревеля.[13] Точно такое же положение и в людях можно наблюдать. Люди одних идей, одной общей цели, одинакового направления мыслей все-таки слишком друг от друга разнятся, ибо исходят они из различных местоположений. И напрасно Вы, Галя, думаете, что в Ваших письмах я первенствующее место отдаю «изображенным ролям». Никогда. По себе знаю, что избавиться от «изображаемых ролей» почти невозможно, и потому главное внимание обращаю на мелочи, на оговорки, на «иллюстрации». Видите – я, если не умнее, то во, всяком случае, гораздо хитрее, чем Вы это предполагаете. И читать мне Ваши письма совсем не трудно и не скучно. Вы думаете, что Вы говорите о посторонних вещах, когда пишете, например, о Рейнг[ольде] Ивановиче, или о Еввеском обществе,[14] или об окружающей Вас обстановке? Как раз наоборот. Когда человек говорит о себе, то часто он касается совсем посторонних предметов, когда же говорит об окружающем его мире, то больше всего говорит о себе. Ведь достаточно заметить, какими глазами человек на окружающий мир смотрит, чтобы разгадать, каков этот человек. Подход к себе большею частью бывает объективным, человек как бы смотрит на себя издали и любуется или недовольствуется теми или иными своими качествами. Подход же к другим почти всегда очень субъективен, человек раскрывает самого себя, производя оценку окружающей обстановке. Таким образом, могу я Вам все тайны своего «ясновидения» объяснить, но не буду этого делать, не потому, что дорожу этими «тайнами», а потому, что пользоваться ими, может быть, только я умею и они Вам мало пользы принесут. <…>

А о философии Вы опять что-то перепутали. Помню, что я Вам писал как-то о правильном месте философии в жизни, но не помню, в каком аспекте я это делал. Ведь жизнь слишком многообразна, и одного правила на все случаи не придумать. Вы выбрали один из таких случаев, а правило к нему применили из другого. Вы написали: «Сытее ли наш ближний от нашего самоусовершенствования? Нет, он много сытее от полученной работы на фабрике злостного буржуя и эгоиста». Правильно, Галя. Спорить не буду. Но Вы забыли, что «пища духовная» от пищи физической несколько различается. Философия принадлежит к разряду первой, и поэтому следовало бы сказать: «Можем ли мы сделать нашего ближнего лучшим путем своего усовершенствования?», или: «Становясь совершеннее, действуем ли мы на окружающих нас людей благодаря своему совершенству?», – и тогда уже на эти вопросы отвечать. Ваш же вопрос поставлен во всех отношениях неправильно. Ведь «хлеб насущный» – это не больше чем почва, на которой должны развиваться лучшие человеческие духовные силы. «Хлеб насущный» – это условия, в которые мы поставлены и не выходя из которых мы должны развиваться, но это не цель нашего развития и, конечно, не цель философии. Не мог Бетховен без ежедневных обедов творить свою музыку, но ведь нам-то наплевать на меню его обедов, мы музыку ценим. Так и во всем. Скажу не хвастаясь, что я добр, очень даже добр, но я меньше жалею тех, кто умирает от холода и голода, чем тех, кто, в довольстве живя, не носит в себе ни одной мысли, выходящей за пределы «насущного хлеба». Вы пишете, что когда есть нечего, так тогда философия очень проста. Я скажу еще по-другому – когда есть нечего, тогда и вообще никакой философии может не быть. Но почему ее нет у тех, кто обеспечен едою? Простительно ли им есть только потому, что без еды они существовать не могут? Да кому нужно их существование? На съедаемый ими кусок хлеба есть более достойные претенденты. Пусть они откажутся от этого куска ради других, пусть они умрут с голода и тем выполнят свой долг – отдадут другим то, из чего сами не способны извлекать необходимое для человечества, чтобы оно человечеством без кавычек называлось. Но такие люди не знакомы обыкновенно с понятием долга. Не стоит на них долго останавливаться. Сыты они или голодны, – все равно они только «балласт» в человечестве, ни натощак, ни после обеда не дано им ни на пядь продвинуть человечество вперед. И Бог с ним, если Бетховен любил вкусно покушать, простится это ему за его музыку, Бог с ним, если некоторые философствуют только на полный желудок. Они все-таки кроме наполнения его еще что-то делают. А что за заслуга только наполнять себе желудок, или даже в том, что наполнять другим желудки? Может быть, во мне недостаточно сильно развито чувство благодарности и поэтому только я более благодарен Рериху, который многое дал моему уму и сердцу, чем Лапшину из «Eesti Siid’a»,