Непокорность. Политическая фантастика - стр. 13

Впрочем, мир всегда равнодушен к тебе. Каким ты будешь, как видишь мир, открытым или озлобленным, – зависит от круга близких, любящих или сдающих тебя в богадельню.

Я пришел в курирующий Департамент министерства с просьбой о поддержке.

Начальник, старый приятель по совместной борьбе в переходные времена, Пешков сидел в своем большом кабинете со стенами из лакированного дерева, из-за жары сняв пиджак, в галстуке и с закатанными рукавами рубашки, обнажавшими могучие волосатые руки. Перед ним его заместитель с мушкетерскими усиками, в застегнутом пиджаке и с галстуком.

– Садись, – милостиво пригласил он, вспомнив, какие были свободные, хорошие дни совместных встреч. И демократично пересел ко мне за гостевой стол. Я держал руки на лакированном столе, не зная, куда их деть.

Когда-то мы дружили, он даже был советчиком, кому я раскрывался до конца.

В шкафу в углу из приоткрытой дверцы выпирал погон висящей генеральской формы. Я улыбнулся: узнаю Пешку! Никто не знал, каким образом, в недавние смутные времена, он получил звание генерала.

На столе лежала многостраничная газета нашего независимого издания. Раскрыта страница со статьей Паши Знаменского. Пешков ядовито улыбнулся.

– Объясни мне, непонятливому: почему вы всегда становитесь поперек пути? Ведь, все ясно, мы наметили программу согласно просчитанным прогнозам развития.

– А вы не имеете даже своей реальной программы, – отозвался мушкетер.

– Сырая реальность не поддается планированию, – улыбнулся я. И процитировал:

– И что? – рассмеялся Пешков. – Ничего не делать? Плыть по течению?

Пешков всегда жил под командой – суровой матери, работавшей в этом же министерстве, с помощью ее он взобрался на эту почетную ступеньку.

Когда-то Пешков, как все юнцы, писал стихи, хотел прославиться своими некими произведениями, и считал себя особенным, отличным от других, кем и был на самом деле, – каждый эгоцентрист особенный по-своему.

Но он был слишком здоровым, чтобы что-то искать. Занимался спортом, бегал, и чувствовал себя самодостаточным.

Теперь он был на коне. Обеспечивал свою большую семью, детей отдал в элитную школу, построил свою трехэтажную дачу, с таким большим количеством комнат, что надо было аукаться, чтобы не затеряться. Но завидовал известности непокорного приятеля, умеющего возбудить общественное мнение вокруг своего имени.

Я знал чувства, владеющие им, когда-то сам служил в министерстве, и не смог выдержать слепого повиновения. Но Пешков не только не смирился, а охотно, даже с любовью занимался своим делом, не считая, что есть что-то более близкое, – цель своей жизни целиком разделял с целями системы, считая своим личным мировоззрением. И в своей активности бежал даже несколько впереди своих покровителей.