Непобедимое солнце. Книга 2 - стр. 23
– Что «но»? – спросил Тим.
– Я не смог обнаружить ни одного момента, – сказал Винс, – когда я любил.
– В каком смысле?
– Вот это чувство, самое главное и самое яркое в моей жизни, полностью исчезло, как только я попытался поднести к нему лупу. Не то чтобы я разлюбил. Но в любви не было любви. Любовь – настоящая, сильная, роковая – оказалась пуста от себя… Я не буду называть ее обманом. Но в ней не было ее самой. Понимаете?
Я отрицательно помотала головой. Мне казалось, что он просто играет словами.
– Даже самый интимный контакт с другим человеком всегда фальшив и пуст, – продолжал Винс. – Ему придают реальность только наши мысли, комплексы и страхи. Сам по себе он угнетает своей неудовлетворительной мимолетностью. Если разобраться, он состоит из однообразных раздражений, приходящих по каналам чувств – зрение, осязание, реакция эпителия… Во всем этом нет никакой встречи с другим существом. Это просто наше свидание с нашими же ощущениями. «Другое существо» – такая же бессмысленная надпись на потолке…
И он ткнул пальцем в сторону золотого уха. Я подняла глаза и в очередной раз прочла:
THE BIG OTHER IS LISTENING!
– Контакт с любимым человеком пуст даже до того, как он кончится, а кончается он быстро. Сердце хочет главного, любви и слияния – а получает вот что: сказал «хелло», потрогал, понюхал, увидел, ощутил, подумал, сказал «гуд бай»… А потом, как доказательство того, что встреча состоялась, остается компактное воспоминание о чем-то «бывшем» – усеченный образ, символ, указывающий на некоторое событие в прошлом. Но события не было в том виде, как мы его помним – это наша позднейшая редактура, внутренний фотошоп со словом «любовь», набранным поверх остального жирной гельветикой…
Я пожала плечами.
– Допустим, – сказал Тим. – Если подойти очень-очень близко к висящей на стене картине, перестанешь видеть, что на ней изображено – будешь видеть только следы кисти и засохшие комки краски.
– Верно, – согласился Винс. – Но любовь – это картина, которую невозможно ясно увидеть ни с какой дистанции вообще. Сейчас я называю это любовью – но во мне остался только сгусток воспоминаний. А когда все происходило, я переживал то надежду, то отчаяние, то еще какой-нибудь аффект… Но никогда – саму любовь. Любовь оказалась пустым словом. Она была, но ее не было.
– Я понимаю, – сказал Тим. – Понимаю. Но это достаточно банальное рассуждение, как мне кажется. Для таких выводов не надо быть практикующим буддистом. Достаточно быть немного пессимистом. Или поэтом.
– Возможно, – ответил Винс. – Но дело в том, что я на этом не остановился… Я стал исследовать каждый из аффектов, складывавшихся в так называемую любовь. А потом – каждое из микропереживаний, из которых состояли эти аффекты. И везде было одно и то же – все это было пусто от самого себя. В гневе не было гнева, в тоске не было тоски, в радости не было радости. Даже в боли не было боли.